Данэя
Шрифт:
– Они так мало похожи на нормальных людей.
И что ещё страшней: кажутся довольно счастливыми.
Один из товарищей пристал к нему:
– Возьми какую-нибудь. Ну, хотя бы эту: она очень хорошо умеет – я знаю.
– Нет. Мне это не нужно.
– Хочешь знать лишь Лейли? Познай и другую!
– Перестань, пожалуйста.
– Послушай меня, Лал, и ты не пожалеешь.
– Я требую, чтобы ты перестал! До сих пор ты был моим другом.
– Но ты не прав. Ты знаешь одну сторону отношений с женщинами, мы – другую. Ты хочешь, чтобы мы знали то, что знаешь ты, но не хочешь то, что мы.
Тогда он ушел оттуда.
– Здравствуй, дорогой мой! У тебя, я смотрю, уже появляется качества настоящего гения: полная отрешенность при погружении в мысли. Даже не заметил дядю Арга, который готовит тебе замечательный подарок.
– А? Что? Какой подарок?
– Супергиперэкспресс. Ты улетишь на нем на Землю-2. И даже будешь его капитаном. Ты ведь хочешь туда снова полететь.
– Да, очень. Скорей бы! Я хочу вернуться туда.
– Что?! Тебе так быстро надоело здесь? Здесь же немало прекрасного, не правда ли? – лукаво улыбнулся он.
– Но и слишком много непонятного!
– Ну-ка, выкладывай, что с тобой.
И Сын был рад, что может всё рассказать ему. “Он же самый любимый твой ученик. И он такой умный и веселый, и так хорошо относится ко мне и Сестре. Мы любим его”.
Арг внимательно выслушал взволнованный рассказ Лала.
– Всё правильно, мой мальчик: это очень не просто. Конечно, Лал Старший был удивительный человек, но мне кажется, что твой отец и мой учитель просто слишком любил его, своего самого близкого друга, поэтому он верит и хочет осуществить то, чему тот учил. Твой отец тоже необыкновенный человек: я не могу сравниться с ним; к тому же, я крайне мало имел дело с неполноценными. Но всё же, я тоже прожил немало – и мои представления о них похожи на те, что ты мне сейчас сказал. Они, действительно, примитивны, потому что тупы от рождения и не способны к учебе. То, что они могли бы делать, гораздо лучше и быстрей делают машины и роботы, и до того, как их начали использовать, они были лишь бесполезной обузой. Так считают все. И я – тоже, хотя мне и трудно представить, что мой учитель Дан может понимать что-то хуже меня.
– Странно, дядя Арг, но они не кажутся несчастными, как должны бы.
– И станут ли счастливей, если для них что-то изменится – тоже, по-моему, сказать трудно. Во всяком случае, от них есть сейчас какой-то толк. А если отказаться от хирургического ремонта, вообще нужно создать систему непрерывного наблюдения – СНН. Представляешь, что это такое? Посложней Системы управления производством. Переключить на это часть людских и производственных сил? Затянем строительство суперэкспресса, а значит, и заселение Земли-2 – а это сейчас главное. Для всех. Да ещё – Контакт. Ты сам – как считаешь?
– Да: заселение Земли-2 и Контакт – самые великие задачи.
– Я рад, сынок, что мы с тобой понимаем друг друга.
– А как же Отец?
– Я же тебе говорю: просто он слишком любил Лала. Нас, его учеников, это даже обижало. Во всяком случае, сейчас не время этим заниматься.
... И вот, сегодня Сын пришел к нему. Только сегодня, а не сразу, как раньше. Поговорить, по сути, и не удалось: только Сын успел рассказать ему всё, как сообщили о возможности забрать Малыша.
Вернулся
– Что-то случилось, Отец?
Дан ответил не сразу:
– Завтра нам отдадут Малыша.
Потом вызвал Эю – сообщил ей. Она сразу же приехала домой. Через некоторое время появилась и Дочь.
Они долго сидели и молчали. Даже Дочь: не проронила ни слезинки.
Завтра им отдадут Малыша!
... Потом Мама спросила:
– Так отчего же он умер?
– Я не стал спрашивать.
– Мы, наверно, узнаем завтра.
– Где будем хранить колпак с ним?
– Нигде. Мы предадим его тело земле, и будем помнить его живым: похороним в горах возле нашего дома.
– Пусть будет так, Мама.
– Я сегодня останусь с вами, не полечу к Лейли.
– Лейли? Да, Лейли: пусть завтра будет с нами. Скажи ей. Так надо – хотя бы потому, что будет играть Агнес. И Поль пусть будет, и эта непонятная, вечно молчащая Рита, и другие актеры.
– Еве надо сообщить.
– И моим ученикам.
– И моим товарищам.
– Всем, кто захочет разделить с нами наше горе.
Дан держался совершенно прямо, и то, что он испытывал, мог заметить лишь опытный глаз – по тому, как крепко прижимал он к себе маленький прозрачный ящик с тельцем сына и как бережно нес его к ракетоплану.
Пришло много людей, и среди них Дан сразу заметил Йорга.
“Этот тут, видно, недаром”, подумал он. Враг Лала, убийца ребенка Евы. “Ладно: пусть смотрит!”
Траурный кортеж летел высоко над облаками. В первом ракетоплане, в середине его, стоял прозрачный гроб; рядом сидели только они, четверо. В остальных летели все пришедшие на давно невиданные похороны. Йорг летел во втором ракетоплане.
... Наступил день, который мог решить многое. Всё было подготовлено, и шло пока как надо: заранее предупрежденная редакция “Новостей” прислала несколько корреспондентов. Старший из них, с телеобъективом и микрофоном, укрепленными на лбу, обратился к Дану с просьбой разрешить снимать:
– Такого давно не было на Земле, сеньор.
– Пожалуйста, – ответил Дан.
– И ещё просим разрешить всемирную трансляцию.
– Я не возражаю.
Йорг был доволен: пусть видят те, кого хоть сколько-нибудь мог соблазнить вид детей Дана. Пусть знают, что может быть ещё. Эта передача будет не в пользу Дана, если с ним не удастся договориться. Впрочем, если бы он не разрешил трансляцию, это тоже можно было бы в дальнейшем использовать против него.
... Гробик поставили на возвышение у могилы, вырытой роботом. Дан с Эей и детьми стояли возле него. За ними Ева, Арг, Лия, Лейли и Поль.
Зазвучала музыка: реквием. “Реквием Моцарта: кто подумал, кто позаботился об этом?”, – с благодарностью подумал Дан. И вдруг увидел рядом со звукоустановкой Йорга. Дан внутренне содрогнулся: “Почему он?” Повел глазами, указывая Эе на Йорга – она молча сжала его руку.
Люди длинной вереницей медленно двинулись мимо гроба с ребенком, оставляя возле него цветы. Потом рядом остались только самые близкие, – остальные отошли поодаль. Стояла тишина. Они смотрели, склонившись над ним – на его по-прежнему необычайно белый лобик с темной прядкой волос. Беззвучно плакала сестра, скупые слезинки скатывались по щекам брата, – глаза родителей были сухи.