Данэя
Шрифт:
Робот медленно опустил гробик в могилу, и каждый бросил туда горсть земли.
Они постояли ещё немного возле могильного холмика и двинулись к ракетопланам. Йорг шел сзади. Он встал в стороне, дожидаясь, когда Дан кончит прощаться и пожимать руки, и подошел к нему после всех.
– Прими мое соболезнование, академик Дан. Я был последний, кто искал причину его гибели: мне удалось найти её. Смогу подробно рассказать тебе всё.
– Когда?
– В любой день.
– Благодарю: мы не преминем воспользоваться твоей любезностью. Желательно – сейчас. Где тебе удобней
– Я предпочел бы в нашем институте, в моем кабинете. Если не возражаете.
– Нет. Подожди нас несколько минут.
... – Летите без нас, – сказал он Детям и тем, кто сегодня стоял с его семьей у могилы. – Мы летим с Йоргом, в его институт.
– Забери Дэю с собой, – попросила Эя Еву.
В полете молчали: Йорг сказал, что стоит чуть передохнуть, набраться сил – причина очень не проста, и разговор предстоит долгий. Сидели, стараясь, по возможности, не смотреть друг на друга.
Они оба – и он, и она – казались спокойными, хотя кто знал, что творилось у них внутри. Вряд ли, конечно, разговор будет легким, – Йорг недаром подготовил себя с утра: сделал электромассаж, съел зерна лимонника.
Пока единственным неприятным было появление на похоронах Евы. Не исключено, что они уже знают о том, как он принудил её к аборту. Если они уже виделись раньше, это слишком возможно. Но об этом он пока ничего не знал. Как не знал ничего нового о Еве и её сторонниках, кроме того, что никаких действий и выступлений с их стороны с той поры не было.
Сумеет ли он хоть как-то расположить их к себе? Похоже, что нет: он нарочно задержался возле звукоустановки, чтобы его заметили – но по ним незаметно, что они сколько-нибудь благодарны ему за эту услугу.
… Привычная обстановка института придавала уверенности.
– Ну вот, здесь мы и поговорим. Я хорошо понимаю ваше состояние: оборотная сторона радости – горе.
“Так!” – отметил Дан. – “Что же дальше?”
– К сожалению, случай с вашим мальчиком – чрезвычайно редкий и трудный. Всё – от его появления на свет в условиях Дальнего космоса до последних моментов, когда он находился в анабиозе – является беспрецедентным. В качестве причин гибели можно было подозревать многое – однако, тщательным образом проведенные исследования ничего не обнаружили, пока в них не включились и мы, генетики. С самого начала я имел основания предполагать наличие причин генетического характера: вы сами понимаете, почему. Сейчас покажу вам, в чем дело.
Он включил схему ДНК Малыша. Не плоскую – на экране, а объемную, на голографе, которая смотрелась куда эффектней. Пользуясь ею, он начал подробно – даже излишне подробно – объяснять характер обнаруженного отклонения гена.
– В чем же причина его? Можно было подозревать Дальний космос и соседство гипераппарата, когда-то сгубившее Тупака. Но по той же причине, что и раньше, я предположил тривиальный, но, с моей точки зрения, более вероятный источник: наследственность. Предположение подтвердилось в такой степени, что необходимость исследовать другие причины полностью отпала.
Йорг включил ещё две голограммы.
–
– То есть: этот ген принадлежит мне, – сказал Дан.
Йорг отрицательно покачал головой:
– Нет. Ему, – он включил экран.
Человек с телом, знакомым до мелочей, – телом Дана, но с другим лицом, неожиданно – тоже знакомым. Лицом Дэи!
– Узнаете? – спросил Йорг. – Твой донор, академик Дан.
Дан жадно смотрел на экран: казалось, он был растерян.
– Ты забыл, что он передал тебе и свои гены. Это неприятное обстоятельство, которое вы не учли, – Йорг выражался достаточно осторожно. – Я понимаю, что каждый имеет право на ошибки, – но из них необходимо своевременно делать соответствующие выводы.
– Какие же?
– Воспроизводство должно производиться на основе существующих научных методов. С помощь правильного, основанного на достижениях генетики, подбора с использованием всего генофонда Земли, осуществляемого путем перебора и обработки всего массива информации суперкомпьютером.
– И это гарантирует от нежелательных последствий?
– Да, с очень высокой степенью надежности. А в вашем случае – один из детей, если бы не погиб, стал бы отставать в развитии.
– Наверняка?
– Семьдесят процентов вероятности. Достаточно много. Я не отрицаю, что существующий метод подбора тоже не имеет стопроцентной гарантии – но, всё же, гораздо надежней. Тебе трудно возразить против этого!
– Тем не менее – я попробую. Чем ты можешь объяснить стабильно высокий процент появления неполноценных, существовавший до начала ограничения отбраковки? Один на десять, не так ли?
– Да. Значительно меньше, чем в вашем случае. Но он был неизбежен: законы генетики носят статистический характер, и других быть не может. Ты это знаешь. К тому же, уровень требований к интеллектуальным способностям человека необычайно высок и не может быть снижен – наоборот, непрерывно повышается.
– Как же объяснить принятие снижения отбраковки?
– Как жертву неизжитым эмоциям, которую в период кризиса себе не могли позволить. Отдача от тех, кто только благодаря введению ограничения отбраковки будет заниматься нормальным трудом, недостаточна, чтобы окупить усилия на их вытягивание до предельного уровня. Это придется понять.
– Понять придется не только это. И то, что есть человек, каким он может и каким не должен быть ни при каких условиях. И что необходимо ему. Понять всё это – ещё раз. И может быть, не последний.
– Это был достаточно больной вопрос в каждую эпоху.
– Но всегда – неизбежный.
– И который каждый раз будет решаться по-разному. Меняются условия – и с ними взгляды, философия и мораль.
– Но – не безгранично. Есть черта, пересекать которую нельзя будет – никогда.
– Но отодвинуть саму черту? Если это окажется разумным? Даже вопреки эмоциям, которые мешают? Ведь разум выше эмоций, – человек должен пользоваться не ими.