Дар памяти
Шрифт:
На этот раз попрощавшись окончательно, он дизаппарировал и оказался в дальнем конце пустынного монастырского двора. В очень дальнем - за ближайшим каменным строением как раз заканчивалась граница чар, которые обычно скрывали монастырь от магглов, а сейчас и от магов-прихожан. Ромулу осторожно выглянул из-за угла, рассматривая трехэтажное здание, примыкавшее к церкви. Окна во втором этаже были открыты, а шторы распахнуты, и это означало отсутствие хозяина комнат, любившего тепло и полумрак. Ромулу удовлетворенно выдохнул. В последние месяцы Грегори бывал здесь редко, но все же бывал, а Ромулу меньше всего хотел сейчас наткнуться на крестного.
На всякий случай он свернул не влево – к главному входу, который был обложен сейчас лесами, - а вправо,и пошел к низенькому зданию, где располагались кельи. После начавшейся реконструкции монастырь покинули все монахи, кроме престарелого брата Хесуса. Брат Хесус был слеп, и жил только на хлебе и воде, изредка соглашаясь на овощную похлебку. На службы в монастырь не ходил, а только сидел в своей келье, молился или, бормоча что-то под нос, плел соломенную обувь. Мама когда-то рассказывала, что в середине прошлого века брат Хесус был первым
Баронесса относилась к брату Хесусу очень уважительно, и Ромулу еще совсем маленьким ребенком ходил с ней к старому монаху «за травами». Травы у того и впрямь водились – висели по всем стенам кельи, и Ромулу не раз задавался вопросом – что это вообще за травы, откуда они у слепого человека, который явно не мог собрать их сам, и чем они так отличаются от любых других, которые мать могла бы купить в аптеке. В детстве Ромулу почему-то чувствовал себя не вправе совать свой нос в чужие дела, а во взрослом возрасте тем более, и вопрос этот так и остался нераскрытым. Когда мать отправилась в изгнание, походы «за травами» прекратились, зато Ромулу порой, в отсутствие занятий, сидел у старика часами, на сундуке в углу, молча, просто наблюдая. Тот его не гнал, спокойно делая свои дела и молясь, и замечал Ромулу, казалось, лишь тогда, когда приходила пора ужина. Тогда брат Хесус уходил ненадолго и возвращался с миской фасоли или чечевицы, протягивал ее Ромулу, брал свой кусок хлеба и читал над ним молитву. Потом они молча ели, и Ромулу пялился то на жилистые руки, которые, несмотря на худобу, почему то казались очень сильными, то на толстую свечку, которая неизменно торчала на краю стола. Иногда он задавался вопросом, зачем слепому свет, но, разумеется, у него хватило такта не задавать его вслух. После ужина за Ромулу обычно приходил Эрнесто, Ромулу очень любил этот момент – он сползал с сундука, благодарил брата Хесуса, и они с Эрнесто шли бок о бок через двор, внутри дома поднимались один за другим по лестнице, тихонечко прошмыгивали в кабинет Грегориили, если тот был занят, отправлялись в маленькую гостиную, где уже, как правило, около камина сидели сестры. По дороге они не перекидывались ни единым словом, но вся она была моментом странного, тихого, почти ежевечернего счастья.
Как мало порой надо ребенку, чтобы почувствовать себя любимым. От воспоминания заколотилось сердце. Бросив взгляд на толстую дубовую дверь в келью брата Хесуса, Ромулу ускорил шаг. Тот может знать, когда вернется Грегори, и, в любом случае, поскольку это обычно происходит во второй половине дня, следует поторопиться. Он постучал, легко, как делал это всегда, но обычного «Входите с миром» не дождался. Подумав, что, может, брат Хесус не хочет прерывать молитву, Ромулу прошел еще несколько шагов и заглянул в низенькое, решетчатое окно –нет, похоже, тот не молился. Старик не стоял, как обычно во время молитвы, на коленях, а сидел за столом, низко наклонив голову, и рука его поглаживала кружку. В самой его позе, какой-то слишком расслабленной, было нечто странное. Озадаченный Ромулу окликнул его через открытое окно, сначала негромко, потом в полный голос, но брат Хесус и головы не повернул. Ромулу вернулся к двери и, гадая, не оглох ли тот, постучал ногой, потом, подумав, что если что, брат Хесус простит его, толкнул дверь и вошел в келью.И тут же, охнув, отступил назад – от шибанувшего в ноздри крепкого винного духа.
Выскочив из кельи, Ромулу согнулся пополам, переживая острый рвотный спазм. Судя по запаху, брат Хесус пил уже не один день. А может, и не одну неделю. Первым порывом Ромулу было броситься в маленькую совятню, которая находилась в одной из башен с другой стороны монастырского двора, и написать письмо крестному. Но едва чистый воздух изгнал тошноту, Ромулу подумалось, что крестный не может не знать о том, что здесь происходит. Это немыслимо, чтобы крестный не знал о чем-то, происходящем в монастыре. Разумеется, брат Хесус ему вряд ли докладывался, но у крестного был преданный человек, кто-то типа управляющего, кто уж точно сюда заглядывал. А если нет? Ведь всем известно, что на время реконструкции все мало-мальски ценные вещи отсюда вынесены и монастырь закрыт и не нуждается ни в присмотре, ни в охране. Ромулу выругал себя за малодушие, признавая, что трусит даже не то что встретиться, а и общаться с крестным, и в этот момент дверь кельи за его спиной распахнулась.
Что, не нравлюсь? – спросил брат Хесус, шаря руками в поисках опоры в дверном проеме. Он едва стоял на ногах, но Ромулу было настолько противно, что он не мог заставить себя подойти подставить плечо. – Не нравлюсь? Зверь-то нравится! Вот какая штука – я тебе не нравлюсь, а зверь нравится. Добро не нравится, а зло нравится – поди разберись. – И, оттолкнувшись от стены, старик махнул рукой и шатаясь поковылял вдоль келий.
Ромулу в ужасе провожал его взглядом, пока тот не скрылся за очередной стеной. Как? Откуда? Чувствуя, как захолодело все внутри, он обогнул угол здания и, поднырнув под леса, непонятно зачем выстроенные вдоль здания, не нуждавшегося
На втором этаже он миновал, на всякий случай - на цыпочках, двери кабинета крестного и запечатанную дверь, которая вела в его же спальню (дверь, в которую никто никогда не входил), и почти в самом конце коридора нырнул в низенькую арку в противоположной стене. По странной причуде еще со времен первого настоятеля, выбравшего в качестве жилья этот пристрой, библиотека располагалась в зале без единого окна. Слева от входа стены образовывали нишу с невысоким подиумом, на котором располагались два кресла и низкий столик. Между двумя шкафами был встроен камин. На стены со шкафами опирался и сводчатый потолок ниши, вписанный в это здание исключительно с помощью чар. Обстановку нельзя было назвать роскошной, но и на скромное место для монашеского чтения она походила мало. Скорее уж кресла предназначались для посиделок настоятеля и некоторых не особо привередливых гостей, которых тот по каким-то причинам не хотел принимать в кабинете. По правую руку вдоль всего зала тянулись плотные ряды стеллажей. В дальнем углу у стола без какой-либо лампы стоял заваленный свитками единственный стол.
Чихая, Ромулу зажег спускающийся со сводчатого потолка светильник. В воздухе плавали хлопья разбуженной внезапным визитом пыли – примета помещения, до которого давно никому нет дела. Справочники по чарам в архитектуре занимали целую полку углового шкафа. Ромулу быстро отыскал то, зачем пришел– серенькую потрепанную книжицу«Оградительные сооружения: стены, валы и рвы» с подзаголовком «Древние государства, римская и кельтская архитектура». На самом деле это был его шкаф – Грегори приказал сносить сюда все, что могло оказаться мало-мальски ему полезным. При воспоминании об этом у Ромулу от осознания собственной неблагодарности заныло сердце. Он выругал себя за то, что вляпался в самую идиотскую ситуацию на свете, и,пытаясь заглушить то ли остатки совести, то ли остатки разума, быстро открыл книгу. Вся она почти сплошь состояла из рисунков – плетений и формул, и как во всяком справочнике древних защитных чар, большинство из них были неполными. Некоторым же было уделено всего по паре строк. Ромулу разыскал несколько рисунков, относившихся к валам Адриана и Антонина. Чары вала Антонина описывались лучше всего, но учитывая то, что римляне его не отстояли, на эти чары вряд ли стоило полагаться. В чарах Адрианова вала было около десятка неясных мест. Ромулу задумался, сможет ли он восстановить их. Если у него получится, они смогут выстроить вал по периметру земель Фуэнтэ-Сольяда и вплести в него чары. Разумеется, это будет не родовая защита, однако при сигналах об их снятии члены семьи всегда смогут аппарировать во внутренний контур защиты родовой. Он перелистнул страницу, и его взгляд наткнулся на заголовок: «Современная версия чар, наложенная на Адрианов вал восстановившим его императором Севером». Щеки полыхнули.
Он сердито захлопнулкнигу, уменьшил ее и спрятал в карман мантии. Он хотел было уже идти, когда взгляд его, словно бы нечаянно, выхватил стеллаж с книгами по приворотным чарам. Разумеется, в монастыре только и потребности было, что читать о приворотных чарах! Чувствуя, как жар щек усиливается, Ромулу отвернулся и сделал уже два шага в сторону выхода, но потом повернулся и пошел назад. Сердце колотилось как бешеное, пока он перебирал одну за другой книги – потрепанные, изъеденные жучком. Наконец он наткнулся на «Простейшие магические контракты». Это была даже не книга, а скорее альбом, составленный из разглаженных и сложенных в несколько раз свитков, судя по всему, достаточно древних – большая часть из них представляла собой перерисовку рун, и только несколько было написано на плохой латыни. Два пергамента вообще относились к огамическому письму. Ромулу знал, как оно выглядит, но не имел понятия, сможет ли его расшифровать хоть кто-то во всей семье.
Он застыл над книгой, не решаясь ни взять ее, ни поставить обратно на полку, и вдруг услышал шаги. Быстро впихнув ее на свое место, Ромулу скользнул за крайний стеллаж и на всякий случай вынул палочку.
Ромулу, ты здесь? – раздался голос Грегори.
Вздрогнув, Ромулу вышел из-за стеллажей. Крестный, как всегда, выглядел великолепно. Сегодня он был в парадной мантии, фиолетовый подол ее опадал на паркет роскошными складками. Волосы каштановыми волнами рассыпались по плечам. Взгляд карих глаз лучился мягким светом.