Дар памяти
Шрифт:
Поймав его, Ромулу почувствовал стыд и поспешил подойти под благословение, чтобы иметь законный повод опустить глаза.
Пришлось сегодня обедать с епископом. Он вызвал меня срочным письмом, - посетовал крестный. – Но ужинаю я сегодня с вами. Что ты искал? – спросил он.
Справочник по архитектуре, - пробормотал Ромулу. – Я, правда, очень спешу. У меня сегодня вечером много срочной работы, я лишь искал книги по чарам, чтобы помочь Эухении Виктории, - соврал он.
Очень жаль, - вздохнул крестный. – Как раз сегодня у меня свободный вечер. В следующее воскресенье я буду служить в церкви у Филиппа, составишь мне компанию за обедом?
Эээ… да.
Это очень хорошо, дорогой мой, - обрадовался тот. – Пришли мне сову ближе к выходным. Что ж, мне
После того как Грегори скрылся в кабинете, Ромулу выругал себя в очередной раз за то, что не смог отказаться. Что ж, по крайней мере, крестный не обязал его к исповеди, обедают они обычно в магическом ресторане, а это явно не место для исповеди тоже. Если только крестный, что бывало, не попросит накрыть в своих комнатах над рестораном на втором этаже… Вот тогда у него есть все шансы склонить его, Ромулу, к откровенному разговору. Крестный вовсе не выглядел грозным, и в его взгляде не было упрека, вот только он регулярно исповедует всех членов семьи, включая мать и Риту. Особенно Риту. А перед Пасхой наверняка исповедовались все. Кроме него… Чувствуя ужасную вину, Ромулу аппарировал на работу, несмотря на то, что здесь его никто не ждал - текущих проектов не было, и начальство как раз отбыло на конкурс, где надеялось заполучить один таковой.
Ромулу полчаса слонялся по кабинету взад-вперед, потом пригласил на обед Кристину, после обеда, едва простившись с ней, отправился бродить по Лондону. Смутно думал о том, чтобы купить продуктов для ужина, а купил в конце концов китайской еды,и дома сидел и пялился сначала на угол стола, а потом на часы, совершенно не понимая ни сколько времени, ни сколько осталось до того, как придет Северус. Книга, открытая на страницах с описанием чар Адрианова вала, лежала на столе.
А потом пришел Северус и мир будто ожил, вернулся. Ромулу с порога кинулся на него, оплетая руками и ногами, встречая губами губы. Северус смотрел чуть насмешливо – почти как всегда, но нежно и ласково, и держал бережно, и Ромулу затолкал в самую глубину сознания все неприятные мысли этого дня, и дальше всех из них – ту, что про магические контракты,и только крепче вжимался животом в худой живот, зарывался носом в пахнущие зельями спутанные волосы.
Сумасшедший, - шептал Северус.
«Как ты можешь любить меня?» - слышалось Ромулу в его голосе.
Люблю, - говорил Ромулу и целовал его куда попало. – И не отпущу больше никогда.
И сам настоял на повторении вчерашнего - чтобы только видеть эти подернутые поволокой страсти глаза, и потом отчаянно уверял, что не больно, и Северуса, и себя, и что на самом деле ничего не имеет значения, только бы вместе, только бы здесь, только бы сейчас…
========== Глава 102. Мальчишка ==========
12-13 апреля
Наверное, если бы я не помнил, что счастье должно быть у меня отнято, я бы сказал, что счастлив. Сейчас, когда Ромулу спит, отвернувшись от меня, уткнувшись лицом в подушку, вздрагивая и вздыхая во сне. Шторы задвинуты неплотно, и свет фонаря ласкает гладкую худую спину, полускрытую одеялом. Моя собственная палочка под подушкой, но мне лень ее вытаскивать даже для обновления согревающих чар.
Ромулу… такой открытый, такой доверчивый. Спит спиной к Пожирателю смерти. Ну надо же. Я всегда удивлялся, как Альбус может засыпать при мне. Но Ромулу удивляет еще больше… После всего, что он узнал про меня. После всего, что видел. Впрочем, это ведь ненадолго… Договор уже начал действовать, а я позволил себе взять то, что не могло принадлежать мне.
Встаю все-таки, вытаскиваю палочку и босиком иду к окну. Пол теплее воздуха, накидываю на себя согревающие чары, но потом не выдерживаю – беру лежащий в кресле халат. Он пахнет Ромулу, и я, в шоке от самого себя, надеваю его. Если бы кто-то взял мою вещь, я не знаю, что сделал бы. И ярость была бы самым меньшим чувством в этот момент. Но я почему-то уверен, что мальчишка не будет против. А если и будет – промолчит. Найдет еще один способ оправдать меня. Он всегда меня оправдывает, знаете ли.
Набрасываю на себя чары отталкивания магглов. Ночная улица пустынна, ни одной подозрительной тени. Оставила ли Марта Вильярдо свой план? Надолго ли ее сдержит наша стычка? Днем Ромулу один, и это
Отхожу от окна и проверяю защитные чары, благо мне впервые представляется такая возможность. Плетения очень, очень толстые, во много нитей, каждая из которых тоже не так проста, тут и кровная магия, и родовая, и магия любви – все сразу. И это все пронизано сигнальными чарами. Тот, кто плел это, наверняка потом несколько дней лежал пластом. Есть и ловушки, которые вряд ли разгадает даже специалист по чарам из аврората. Вкрапления того, что называют темной магией, тоже присутствуют. Когда я прощупываю очередную ниточку, у меня возникает ощущение, словно от нее даже пахнет кровью. И это очень древняя магия, древнее эльфийской. То, что либо записано только рунами и восстанавливается непонятно как исключительно по описаниям, либо передается из поколения в поколение из уст в уста под страхом смерти за разглашение. Не то чтобы я не умел такое снимать. В любом плетении есть места сильные и слабые. Когда волшебник накладывает чары подобного рода, он не может быть в состоянии сосредоточенности десять часов подряд. А если он прерывался хотя бы глотнуть подбадривающего или чары накладывали несколько человек, то есть места соединения, в которых плетение разъединить легче всего. Совсем древняя магия добавляет сюда необходимость выяснить, что за жертва была принесена, и принести еще одну, чтобы подсоединить дух только что убитого животного к духу того, кто охраняет дом, и заставить его тем или иным способом перестать нести службу. Это можно сделать, отправив на воссоединение животное-пару или животное, которое в природе побивает животное, выбранное в защитники. Или не только животное… Например, если в защитники выбран медведь, в жертву можно принести парочку тигров. А если тигров ловить долго, то… кто-то, кому очень нужно снять подобные чары, вполне принесет в жертву и охотника.
Впрочем, если такие чары будут взламывать Лорд или Альбус, они просто сметут их силой, продавят магией вместе со всеми жертвами и ловушками. А вот Марта сюда вряд ли подступится. Дом принимает только того, кого Ромулу сам вводит к себе. И это значит, что чары сработают, даже если кто-то придет под оборотным. Внешность можно подделать, но магию – никогда.
Кого же отберет договор? В моей жизни осталось трое тех, чья потеря станет ударом. Альбус, Ричард и Ромулу. Кидаю взгляд на сладко спящего мальчишку и без сил опускаюсь в кресло. Удушливый стыд заполняет меня. Если бы была возможность, я пожертвовал бы и Альбусом, и Ричардом, лишь бы Ромулу остался. Правы все, кто говорит, что с леопарда пятна не соскребешь. Пожиратель смерти всегда Пожиратель. Прав был Альбус. Я ничем не лучше себя того, который валялся в ногах у Лорда, умоляя спасти Лили и наплевав на самое главное для нее - ее сына, наплевав на невинного ребенка, который должен был погибнуть из-за моего же хвастовства. И она… должно быть, она всегда понимала, кто я есть, с самого начала, но из-за своей доброты просто не могла поверить, что кто-то вообще может оказаться таким чудовищем. Альбус тогда сказал, что я ему противен. И мне было больно еще спустя много лет, было обидно. А сейчас – смешно. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сможет выразить всю степень моего отвращения к себе, ту гадливость, которую я чувствую и которую только и возможно чувствовать. Вытягиваю руку с меткой – клейму самое место на мне, все правильно. Еще бы на лоб. Так, по крайней мере, я заранее отпугну того, кого могу погубить.
Северус! – сонный и счастливый голос Ромулу прерывает меня. Он слезает с постели, подходит ко мне и опускается на пол, обнимая мои колени и глядя снизу вверх.
Как он может прикасаться ко мне?! Пытаюсь отстраниться, вжаться в кресло.
Я так счастлив, что ты вправду здесь, - говорит он, и в его глазах слезы. – Мне так часто снилось, что я с тобой, и я просыпался, а тебя не было, и мне, кажется, никогда не было больней, и я не мог поверить в то, что это возможно. А теперь я просыпаюсь, и ты здесь.