Дары небес. Цена обещания

Шведова Анна

Холодный и равнодушный, Мститель никогда не желал быть судьей, ибо для вынесения приговора требовалось иметь в душе точное мерило добра и зла, а он сомневался, правильно ли это мерило настроено в нем самом. Он не собирался выносить приговор ни за прошлые прегрешения, вынудившие дидарх галларов бежать из собственного мира, ни за преступления против Карохана. Он вершил собственное правосудие без оглядки на справедливость более высокого порядка - она его не интересовала. Ведь если она существует, те, кто узурпировал право быть здешними богами, так или иначе заплатят за все. Только за одно преступление Мститель желал взять плату самостоятельно: за убийство своего отца, Охотника, некогда выследившего беглецов.

Отпечаток мощнейшей титанической силы горел на узах, удерживавших саркофаг, и на нитях, тянущихся далеко за его пределы: с помощью такой связи сковавшие мертвеца узнавали, не потревожено ли древнее захоронение Охотника. Однако теперь эта связь послужит им во вред, потому как Мститель намеревался по обратному следу добраться до их убежищ.

Он уничтожит здешних богов. Прочее не

имело значения.

Часть первая.

Оставайся, мальчик, с нами,

Будешь нашим королем.

Заманчивое предложение

ЭЛИЗА

Ее сбила машина. Глупо, конечно, получилось, виноваты были оба - и она, потому что шла, задумавшись и не глядя по сторонам, вынырнула на пешеходный переход из-за темного минивэна, и водитель, потому что не притормозил перед переходом. Ее отбросило в сторону, она ударилась головой и грудью о стоявшую рядом машину и сползла на мокрый асфальт, прямо в жидкую кашицу из грязи, соли и серого рыхлого снега.

Дальнейшее вспоминалось с трудом и избирательно; в память больше всего врезалось смачное чавканье бегущих по рыхлому снегу, подскакивающих, приплясывающих ног - она прислушивалась к этой странной музыке и никак не могла понять, что все это значит. Чьи-то истеричные вопли вызвали у нее желание обернуться и посмотреть, что там случилось, почему кричат, и даже приезд скорой она до поры до времени никак с собой не соотносила. Была боль, тошнота, головокружение, расспросы, на которые она не отвечала. Сильные ушибы правой ноги (скажите спасибо, что пальто у вас толстое, а то...) и переломанная левая рука (а вот это вы зря руку вперед выставляли, что ж вы так...), треснутые ребра - ни охнуть, ни вздохнуть, сотрясение мозга, бесконечное ожидание, УЗИ, уколы, чужие лица и руки, пустые улыбки, деловитая отстраненность врачей...

Когда она, одурманенная обезболивающим, растянулась на койке, то мечтала лишь об одном - чтобы ее оставили в покое. Две любопытствующие соседки по палате попытались пристать с вопросами, но она просто закрыла глаза и притворилась спящей. На большее сил не хватало. В голове крутились обрывки мыслей и чувств, обидное чужое "она еще хорошо отделалась" соседствовало с лихорадочным и бестолковым своим "пальто испортила" и "нет даже зубной щетки", малейший звук снаружи отдавался в ее голове выстрелом через подушку - жестоким, пугающим выстрелом через вязнущую плоть взбитых слоев синтепона, ...удар и толстые, толстые одеяла, сковывающие... обволакивающие... лишающие привычной подвижности...мысли вялые и словно бы чужие. Она не надеялась уснуть - боль ворочалась под всеми дозами обезболивающих, но усталость взяла свое. Шепчущие в сторонке голоса превратились в шум прибоя, свет лампы над головой угас неминуемым закатом. Она провалилась в сон, в зыбкую дрему на поверхности забвения, приносящую слишком мало успокоения возбужденным нервам и рождающую странные видения...

Она видела сны. Сумбурные картины какой-то дурацкой погони, лестничные пролеты, ведущие в пустоту, двери, за которыми ничего не было, автомобили с непрозрачными черными стеклами, за которыми скрывался Страх... Она не знала, ни кто за ней гонится, ни за кем она бежит, знакомые лица сменялись чужими, и она опять убегала. Молодая рыжеволосая женщина, зло хохочущая, ткнула ей в грудь пальцем; она увернулась, тогда незнакомка пнула ее в спину ногой. Боль разлилась адским пламенем в груди, она взвыла и с диким кошачьим воем полезла в драку. Вообще-то драчливой она никогда не была, даже в самый мерзкий период своей неудачной семейной жизни она не решилась дать мужу честно заработанную им оплеуху. А здесь как с цепи сорвалась. Во сне переплелась эта незнакомая женщина, испуганный бывший муж Анатолий, зачем-то залезший на крышу своей покореженной тойоты и растерянно топчущийся наверху, визгливая баба, вытаскивающая из-под колес помятую сумку, дверь с медной ручкой в виде вытянувшейся вниз кошки - кошка ненормально дергала лапой и норовила царапнуть... Когда она ухватилась за плечи рыжеволосой стервы и сильно тряхнула их, та попыталась вырваться, потом зло сощурила золотисто-карие глаза и зашипела. Вероятно, то были какие-то слова на неизвестном языке, только она их не понимала. Вот что странно - не понимала. Ее удивили метаморфозы сна, схватка перестала ее интересовать, она задумалась ни о чем, краем глаза заметив, как злость на лице молодой женщины сменилась испугом и паникой... потом куда-то исчезла и она сама. И автомобиль с жалким испуганным Анатолем (никаких Толиков, запомни раз и навсегда. Меня зовут Анатолий, можно Анатоль), и распластанная на асфальте сумка... В нос ударил запах лилий. Она не терпела этот мерзкий приторный аромат, а сейчас этот запах насильно заползал в ее легкие. Во сне не бывает запахов, решительно подумала она, но сладкая вонь не исчезла. Ее сны частенько бывали настолько красочными и правдоподобными, что отличить их от реальности удавалось не сразу; когда такое случалось, просыпалась она долго и с совершенно задуренной головой. Иногда поутру она приходила в себя и обнаруживала переложенные с места на место вещи, открытые двери или окна, а вот когда она это сделала - оставалось только догадываться. Во сне ей не раз нужно было куда-то идти и что-то делать, а потом она оказывалась стоящей у двери или сидящей у стены... Нынешний сон оказался еще реалистичней. Или не сон - она вдруг вспомнила, что лежит в больнице. Ее напичкали всякой болеутоляющей гадостью, и пусть в себе она не ощутила ни малейшей струйки боли, в голове шумело, мысли путались и прыгали кузнечиками, но запах... Отвратительный

запах душил, и она вдруг решила, что не желает с ним мириться. Какой-то соседке по палате принесли цветы, много лилий, но разве можно приносить в больницу такие пахучие цветы? От запаха ее поташнивало, здоровой рукой она пошарила в темноте край койки, чтобы встать, но не нашла. Ей пришлось подвинуться еще и еще, прежде чем она смогла спустить ноги вниз и ощутить босыми ступнями холод пола. Куда эти дурацкие цветы поставили? Было душно и жарко. И дело было не только в липком, навязчивом запахе лилий, здесь и вправду нечем было дышать - словно находилась она в закупоренной вазе с цветами. А еще было темно. Совершенно темно. И тихо; отсутствие звуков чужого дыхания обеспокоило ее - может, к соседкам по палате нужно позвать медсестру? Почему они притихли? В кромешной тьме нельзя было различить ни дверей, ни окон, она пошарила по голой шершавой стене и пошла вдоль нее, осторожно двигаясь крохотными шажками. Наткнулась и обошла какую-то мебель - тумбочку, похоже. А вскоре ощутила легкое дуновение прохладного воздуха - кондиционер? Для обычной городской больницы это слишком неправдоподобная роскошь, а для открытого окна холодновато, зима все-таки...

Она пошла на этот сквознячок, как жаждущий идет на шум воды - на ощупь, вытянув вперед руки. Пальцы наткнулись на глубокие складки тяжелой ткани - плотной, жесткой, чуть царапающей кожу ткани. И за этой тканью была прохлада. Какой дурак повесил на окна в больнице такие тяжелые и наверняка пыльные шторы? Она нащупала край полотна и рванула его в сторону.

Нет, все-таки сон.

Было ли это дверью или окном - она не поняла. Перед ней был просто закругленный вверху проем шириной с метр, высотой с три и начинался он от уровня колена. Или чуть ниже, вроде как со ступенькой. Каменный проем (пальцы коснулись холодной шероховатой поверхности) ничто не закрывало: ни стекло, ни дверь, ни оконная рама, ни какая-никакая решетка... Она сделала еще один шаг и поднялась на ступеньку, выглядывая наружу.

Ну, замереть в каком-то подобии шока все же стоило. Там была ночь, глубокая ночь. Ясное, усыпанное звездами небо. Луна, неистово сверкающая прямо перед глазами почти полным серебряным рублем. А рядом с ней другая луна, более бледная и зеленоватая, и тоже полная...

Женщина тряхнула головой, с силой зажмурила и раскрыла глаза. Вторая луна не исчезла. Звездное небо тоже. И лунного света вполне хватало, чтобы рассмотреть все вокруг.

А ведь дивное местечко! Внизу расстилалась горная долина - изрезанная оврагами, утыканная холмами и загроможденная скалами. По краю округлой чаши и дальше, насколько хватало зрения, простирались зубцы гор. Справа блестела извилистая лента реки, там и сям виднелись ровные ряды то ли виноградников, то ли фруктовых садов... Слева, почти вплотную к тому месту, где стояла женщина, подходила скальная гряда. Метрах в ста отсюда она понижалась, а затем и вовсе резко обрывалась вниз. Почти на самом обрыве ютилась приземистая квадратная башня, обнесенная стеной. Отсюда, с балкона, можно было даже разглядеть, как по этой самой стене идет человек: медленно, вытянув вперед руку с горящим факелом, как перегибается через парапет, пристально вглядывается вниз, а затем идет дальше, чтобы через несколько шагов опять взглянуть вниз... Она не знала, что он там ищет. Впрочем, ее это не интересовало. Она с упоением вдыхала свежий, терпко-горьковатый воздух. Лето. Разгар жаркого, душного лета - ей не нужно было видеть зелень на ветвях, чтобы знать это. Она просто понимала это.

Она ощущала собранный за день зной, теперь с лихвой отдаваемый камнем. Она обоняла запахи скошенной травы и еще чего-то ароматного, цветочного, фруктового.

Жаль, что это только сон... Пальцы с силой прижались к прохладному камню. Ветерок коснулся разгоряченного тела и она почувствовала, как стынет на коже влажная от пота сорочка...

Она подумала, что еще ни разу не видела столь яркого сна. Оконный проем казался рамой некоей картины, и несколько минут смотрела вдаль, не проходя дальше. Ей казалось, стоит только попытаться высунуться наружу, как очарование будет нарушено, и она уткнется носом в равнодушный холодный монитор. От избытка чувств слезы потекли у нее по щекам, она застыдилась и поспешно вытерла их... Руки, разве они не сломаны? Как она могла забыть? Нет, руки как руки, тонкие, изящные пальцы, чужой браслет на запястье. Как есть сон. Она перестала сомневаться. И шагнула вперед, на балкон. Справа вниз уходили ступени, теряющиеся в полумраке внутреннего дворика. Дальше чернела широкая крепостная стена. Еще дальше - в башне теплился крохотный желтый огонек света. Невероятно.

Она подумала, что ее воображение рисует слишком живую картину, и сон просто потворствует ее мечтаниям - да, когда-нибудь она хотела бы оказаться в древнем замке на вершине горы, да, она была открыта приключениям, эта жажда невероятного время от времени будоражила ее, лишала покоя, однако вскоре отступала под воздействием здравого смысла, но сейчас, в этот момент она была счастлива, как никогда. Пусть только и во сне. Вот только этот отвратительный запах... Она отпрянула от перил балкона с решимостью и веселостью, поразившей ее саму. Без колебаний одернула тяжелые занавеси в сторону, едва совсем не сорвав их, и вернулась в комнату.

"Внутри" оказалось спальней, половину пространства которой занимала роскошная кровать. Четырехспальная, пожалуй, с клокочущим изнутри весельем подумала она. Кровать венчал балдахин на четырех столбах. Именно эти столбы и были увиты гирляндами с вплетенными в них лилиями. Она больше не смотрела по сторонам - беглого взгляда хватило, чтобы увидеть завешивающие каменные стены гобелены (или как там зовут такие тканые картины?), камин, комод или сундук, стул... Все равно при свете луны особо разглядывать было нечего.