Дары небес. Цена обещания
Шрифт:
– Игрушка надоела и ее можно выбросить?
– шальные черные глаза приблизились настолько, что кроме них Элиза мало что могла видеть. На виске мужчины билась жилка. Свернутая колечком прядь влажных черных волос прилипла к щеке. Небольшой шрам на не слишком чисто выбритом подбородке побелел. Полная верхняя губа приподнялась как в зверином оскале. И еще был запах. Сильный, резкий. Но не неприятный.
Мужские руки как-то совсем без усилий приподняли ее и тут же поставили обратно, но уже приперев к стене.
Однако проблема была в том, что стоять на месте она просто уже не могла. Она бы сказала, что ситуация комична до невозможности, однако в тот момент ей было не до смеха.
– Я сейчас закричу, - в холодной ярости прошипела она и попыталась вырваться.
Он разнял руки, демонстративно поднял их
– Я никогда не причиню моей леди вреда..., - начал он торжественно и гордо, а она, неожиданно булькнув от смеха, согнулась и скрестила ноги в чисто женской позе.
Теперь у нее появилась еще одна цель - не рассмеяться. Она кусала губы, обхватила себя руками, старалась думать о чем-нибудь серьезном... Но стоило ей глянуть на потерянно застывшего Мици и его по-идиотски поднятые руки, как все ее усилия шли прахом.
– Мне надо..., - наконец выдавила она и, не сумев закончить фразу, выразительно посмотрела вниз.
Он ничего не сказал. Он просто шагнул вперед, подхватил ее на руки и прошел вниз по улице с десяток шагов. На них косились, но чаще всего поспешно отводили взгляд. И уж точно ни один из гуляющих не признался бы в том, что во все глаза смотрит, как Пес ногой открыл первую попавшуюся дверь и на руках внес миледи внутрь. Элиза лишь потом поняла, как все это выглядело со стороны. Но тогда ее заботила только одна-единственная проблема.
Войдя в чужой дом, оказавшийся пустым и тщательно прибранным, и пройдя сквозь него, Мици опустил свою ношу на крохотном заднем дворике и вышел. Дворик был чисто выметен, вдоль стен его стояли всякие хозяйственные инструменты, лежали мешки, куча хвороста. В конце виднелась ниша, полускрытая занавеской, но Элиза добежать до нее не успела. Фу-у... Здесь хотя бы не было людей...
Потом она была благодарна Мици за то, что он ни взглядом, ни словом не упомянул этот комичный эпизод, однако он и не думал веселиться. Миледи раздумала возвращаться на праздничный луг, решив обследовать - раз уж выдался случай - призамковое селение, Мици же следовал за ней молчаливой тенью. Как хорошо вышколенный слуга, мужчина шел ровно на шаг позади хозяйки, мрачный и хмурый, словно и нет его, а на любой вопрос сначала церемонно кланялся, потом сухо отвечал. Элизу совсем не печалила его отстраненность, совсем наоборот, поскольку она никак не могла придумать, что же делать с ним дальше. Она ведь не настоящая Элиза и распоряжаться чужими чувствами не желала. Но... "Ребенок Мици"?... Смешно сказать, однако ей в голову даже забредала шальная мысль, а не воспользоваться ли положением? Никаких чувств, один только секс? Красавчик-забияка наверняка не против в любое время и в любом месте... Она не воспринимала его по-настоящему. Он казался ей экзотическим довеском к ее фантастическому отпуску. Или отпускной фантазией? Хочешь - воспользуйся, не хочешь - да ну его на фиг... Никаких обязательств.
Впрочем, время еще будет. В Синганире ей еще предстоит пробыть несколько дней. Вот и будет занятие... Она лукаво потрепала итальянчика по щеке и побрела по улице дальше, с превеликим удовольствием распугивая местный люд.
Уже совсем стемнело, когда Межевые лорды и король уединились в одном из залов замка, о чем Элиза узнала совершенно случайно. За день она порядком устала: ее утомляла и царящая кругом суета, и собственная неприкаянность, и необходимость постоянно находиться начеку и напрягать мозги, дабы не сказать и не сделать что-нибудь несуразное. Она хотела отдохнуть где-нибудь в одиночестве, но для того пришлось бы остаться наедине с постоянно следующим за ней Мици или с кем-нибудь из других ее Псов - Йези или Урвином (теперь она уже знала их имена), а на еще один приватный разговор с Мици сил у нее уже не было. Она избегала и Эрвиса с его кисло-злым выражением лица, и Дагула, следящего за ней с настороженностью засевшего в зарослях охотника, и фальшиво-радостную Мирию... Пришлось едва ли не силой отбиваться от каких-то придворных фатов, которые знали ее еще принцессой и козыряли этим фактом, но необходимость изворачиваться и поддерживать пустой разговор едва не довела Элизу до бешенства. Их приторные комплименты и притворное сочувствие вызвали у нее головную боль и она совсем не жалела, что сказала какую-то обидную колкость и сбежала. Радовало
В коридорах замка Элиза не раз сталкивалась с Межевыми лордами, они равнодушно улыбались хозяйке и опять погружались в свои беседы друг с другом - слуги почтительно и бережно обходили их заметные фигуры, как река мягко обтекает севшие на мель корабли... Наконец Элиза заметила Рагана и он показался ей едва ли не единственным знакомым человеком. Он прошел мимо нее решительным шагом, сопровождаемый хвостом из слуг, на лице его блуждала угасающая улыбка - остаток приятной встречи или хорошей шутки. Сама не понимая почему, Элиза пошла следом. В этой части крепости она еще не бывала и, пожалуй, заблудилась бы, пожелай найти это место самостоятельно. Коридоры здесь были еще уже и древнее, истоптаннее и запутаннее; потолки нависали мрачным камнем едва ли не над самой головой, а ведущие вниз каменные лестницы истерты в некоторых местах до пологости...
Раган раздавал последние распоряжения слугам, спокойно, четко и уверенно; он долго не замечал Элизу, а заметив - скользнул холодным взглядом с мимолетным удивлением и тут же отвернулся. Ее задело это. Она остановилась и огляделась.
Это был не слишком просторный, зато довольно гармонично украшенный зал, очевидно, вырезанный прямо в глубине скалы, ибо окон в нем не было. Потолок терялся где-то во тьме, но на высоте метров пяти над полом горизонтально шли толстые деревянные балки, у стен подпираемые балками под углом. По центру зала с балок свисали лампы, до их медных завитушек мог бы без труда дотянуться любой высокий мужчина.
Стены в зале лишь частично прикрывали гобелены, в просветах между затканной батальными сценами тканью на обозрение выставлялся непритязательный серо-желтый камень, обработанный тщательно, но без изысков. Скамьи и кресла из темно-красного, почти черного дерева, такой же длинный и узкий стол на резных ножках, комод в углу - вот и вся обстановка, однако Элиза, признаться, была очарована и предпочла бы подобное в своей собственной спальне. Она еще рассматривала затейливую, но не бросающуюся в глаза резьбу на кресле, когда в зал начали входить Межевые лорды, а затем и дядя с Эрвисом. Кое-кто бросал на нее несколько удивленные и вопросительные взгляды, однако она предпочла их не замечать. Слуги вышли вон, никто не посмел ее выгнать. И она осталась.
Элиза не хотела привлекать к себе излишнего внимания, а потому присела на резную скамью у правой от входа стены. Но оказалась не в одиночестве. Межевые лорды, Эрвис и Дагул сели за стол, двое гвардейцев встали сзади, однако на скамье рядом с миледи расположились еще один мужчина. Он хлопотливо раскладывал рядом с собой некие свитки и бумаги и виновато улыбался ей. По тому, сколько украшений и бантов было нашито на его неудобный и явно стесняющий движения сиреневый камзол, Элиза догадалась, что он из придворных, вероятно, довольно высокого чина.
– Мы пришли, лорд канцлер. Зачем вы позвали нас?
Слова были нейтральными, зато высокомерный тон сказанного не оставлял сомнений: произнесший эту фразу лорд Альбатрос не ждал от собрания никакой пользы и заявлял об этом. И его милостивое снисхождение к просьбе некоего канцлера, и укор в том, что недосуг, мол, мне в ваши детские игры играть, и явное игнорирование короля - за коротким вопросом Элиза услышала это и многое другое, что заставило ее по-новому глянуть на лорда Альбатроса, до сего момента державшегося в тени. Но потом направление ее мыслей изменилось, ибо она увидела побелевшее лицо Эрвиса и его тонкие худые пальцы, нервно сжимающие подлокотники кресла. Король восседал в торце стола, как и полагалось. За его спиной застыли два гвардейца с каменными лицами в темно-синих мундирах и серебряных кирасах, однако внушительности молодому человеку, восседавшему на кресле с высокой резной спинкой, это не добавляло, скорее наоборот: крепкие, рослые фигуры лишь подчеркивали юношескую щуплость Эрвиса. Не добавлял привлекательности королю и наряд. К вечеру его вырядили в парадный белый камзол, отделанный серебром и голубым бархатом, и рыжий бледный Эрвис казался в нем больным и изможденным. Или таким его делала ненависть к людям, сидящим в этом зале?