Дайте собакам мяса
Шрифт:
Он ненадолго задумался, выпав из реальности, а я воспользовался случаем и полюбовался на двустишие про богинь и баб с Таганки, которое располагалось прямо над его головой. С богинями у меня в жизни не складывалось, но одну «бабу с Таганки» я знал, смею надеяться, относительно хорошо. Я даже собирался на ней жениться.
— Хорошая идея… — задумчиво пробормотал
Во время этого бормотания он не обращал на меня никакого внимания, а затем и вовсе схватил ручку и начал делать наброски на первом попавшемся листке бумаги — записывал мысли на будущее, насколько я понял. С творческими людьми такое бывает.
Иссяк он минут через пять, исписав за это время три листка, а потом поднял на меня мутноватый взгляд.
— Так… Виктор? Да, Виктор. Виктор, а вы зачем пришли? — спросил он.
— По очень простому делу, Юрий Петрович, — я снова улыбнулся и выложил на стол один из конвертов с письмом анонима. — Прочитайте.
Он недоверчиво посмотрел на меня, на письмо, осторожно взял этот листок, вчитался… А потом внезапно отшвырнул письмо в сторону. Я даже вздрогнул от неожиданности.
— Пасквилянты! Недостойные люди! Как же они надоели!! — закричал он. — Мы такие письма мешками выкидываем, всюду пишут — и в горком, и в ЦК, и в министерство… и к вам тоже пишут, но они тоже к нам попадают.
Он резко сдулся и посмурнел.
— Что, и комиссии не присылают? — уточнил я. — Организации вроде нашей должны реагировать на сигналы граждан.
— Вот на это отреагируй! — почти приказал Любимов, подхватил моё письмо и кинул его в мою сторону — я еле успел подхватить. — Как будешь реагировать? Накажешь себя за то, что заделал ребенка одной из актрис нашего театра? Заставишь Танечку сделать аборт? Что выберешь?
— Для начала найду автора и выясню, откуда она узнала, где я работаю, — жестко ответил я.
— Почему она, а не он? — Любимов недоуменно посмотрел на меня.
— Странно было, если бы вопросами личной жизни Высоцкого был бы озабочен какой-нибудь мужик, — пояснил я. — Да и почерк больше похож на женский.
Почерк в письмах был почти каллиграфический — буковка к буковке, аккуратные завитки, ни одной помарки. Таким отличались те, кто учился много раньше «моего» Орехова — у них чистописание преподавалось на очень высоком уровне. Сам Орехов этой пытки счастливо избежал, ну а я, оказавшись в его теле, привнес ещё и свой почерк из будущего, который, может, и не был совсем убогим, но выглядел значительно хуже, чем упражнения природного троечника из не самой продвинутой сумской школы.
— Это ни о чем не говорит, — небрежно бросил Любимов. — И мужчины бывают разные, и почерк можно подделать.
—
— И что это? — он немного удивился. — Я не слишком сведущ в сыскном деле.
— Зато у вас есть контрамарки, — откровенно сказал я. — А контрамарки на Таганку обладают очень неплохим свойством — они размягчают сердца и открывают двери. Так что если вы сможете выделить пару штук…
— Ах, это, — облегченно сказал Любимов, который, кажется, был уверен, что я заставлю его надеть темные очки и отправиться по следу преступника. — Контрамарки есть, конечно. Вам точно хватит пары? И у нас сейчас нет спектаклей, мы начинаем работать в конце августа.
— Знаю, — кивнул я. — Открытие сезона, переполненный зал… двух контрамарок на этот праздник жизни вполне достаточно. Известно, что будете представлять?
— «Доброго человека», конечно, — слегка покровительственно откликнулся он. — У нас это традиция, с этого спектакля театр начинался.
Он покопался на столе, потом залез в ящики стола, погремел там чем-то — и добыл несколько картонных карточек со знакомой эмблемой. Что-то написал на них и подал мне через стол. Я взял и прочитал — 26 августа, 7 ряд, места 13, 14, 15 и 16. Четыре штуки. Щедрость этого человека не знала границ.
— Все первые ряды на эту дату уже распределены, — как-то виновато сказал Любимов. — Сам понимаешь…
Ну да, горком, ЦК, министерство — ну и наше ведомство. Да и МВД наверняка в стороне не стоит.
— Этого вполне достаточно, спасибо вам огромное, — искренне сказал я.
Я был уверен, что контакт Лёшки вполне может посидеть и на балконе — и остаться абсолютно счастливым. Но предлагать такое Любимову я не стал. Он и так сделал максимум возможного.
— Надеюсь, что этого достаточно… — сказал он. — Ради Танечки — ты только скажи, что нужно, в кровь расшибусь. А у вас… у вас всё серьезно?
Я не знал, что Татьяна рассказала Любимову, когда разговаривала с ним перед отъездом, но вряд ли ей тогда потребовалось много слов. На тот момент мы с ней встречались трижды, и она даже не знала, как я встречу её в далеких и страшных Сумах.
— Я же сделал ей предложение, Юрий Петрович, и она сказала «да», — сказал я. — Два месяца — слишком мало, чтобы делать какие-то выводы. Но наша дочь родится в полной семье. А там… как Бог даст.
— Уже знаете пол ребенка? — недоверчиво спросил Любимов.
— Я бы хотел девочку, — улыбнулся я. — Но и мальчику буду рад.
* * *
— … а потом он запал на Юльку, дочку самого председателя райкома…