Дайте собакам мяса
Шрифт:
— Ты говорил — райисполкома, — перебил я словесный поток «Мишки».
Этот агент мне достался по наследству от Орехова, и был для него очень ценным источником различных сплетен в музыкальной среде, которые очень выгодно смотрятся в отчетах, но никакой реальной ценности не представляют. Он был певцом, иногда выступал в «сборниках», подобных тому, на котором я оказался в Сумах вместе с Семичастным, но чаще пел по ресторанам высочайше одобренный репертуар. Последний раз я с ним встречался ещё до отъезда, Максу не передавал, поставив этот контакт на консервацию. Впрочем, агентам таких слов знать не полагалось.
— А, точно, вечно
— Райком — это партийный орган, а исполком — это Советы депутатов, — наставительно пояснил я. — То есть этот Багров охмурил дочку высокого советского работника?
Мне это было глубоко фиолетово, но текущей работы с меня никто не снимал, хотя Денисов милостиво разрешил мне не писать объяснительную по поводу провала с выполнением плана мероприятий на первое полугодие и не сочинять новый — на второе. Но посоветовал подтянуть «хвосты», чем я и занимался на лавочке в саду «Эрмитаж».
— Типа того, только что-то у них не сложилось, разбежались быстро, кажется, даже до постели не дошло.
— Повезло твоему Багрову, — ухмыльнулся я. — А что ещё происходит в музыкальной среде?
— Да много чего, — небрежно отмахнулся «Мишка». — Говорят, Макар опять без группы остался, но это вряд ли надолго… он умеет убеждать.
За Макаревича я особо не волновался, хотя меня так и подмывало встретить этого музыканта темной ночью в глухом переулке и сломать ему пару костей — так, чтобы он никогда не смог бы играть на гитаре. А потом с чистой совестью слить будущие песни «Машины времени» тому же Саве — не все, разумеется, но хотя бы «Поворот». Впрочем, я не был кровожадным гэбешником и силовые методы категорически не одобрял. К тому же перерождение этого «русского рокера» случится лет через сорок, не раньше. До этого он будет вполне лояльным гражданином — пусть не СССР, но независимой России. С Советским Союзом у него отношения начали складываться только в перестройку.
— О, слушай, — внезапно сказал «Мишка».
— Что там? — лениво уточнил я, мысленно приготовившись к истории ещё одного адюльтера, которого в биографии любого музыканта или артиста — как грязи.
— Тут про вашего говорили…
Я насторожился.
— Про нашего?
— Ну да, из Комитета, — подтвердил «Мишка». — Мол, увёл любовницу у Высоцкого, а его самого избил до полусмерти, когда тот пришел разбираться.
Я обреченно вздохнул.
* * *
В артистической среде тайны надолго не задерживались — в виде слухов они проникали в широкие народные массы, где получали мощную подпитку от любителей сплетен, у которых сейчас не было отдушин в виде желтой и желтоватой прессы или передачи господина Малахова. Поэтому я и не надеялся надолго скрыть наши с Татьяной отношения, но готов был делать всё, чтобы отложить момент, когда истинное положение дел узнают буквально все. Правда, что-то уже просочилось наружу — те анонимки, которые мне отдал полковник Денисов, свидетельствовали об этом лучше всего, — ну а слова «Мишки» были лишним тому подтверждением. И этот «Мишка» мог знать, что уже сейчас известно моим «доброжелателям».
— Откуда дровишки? — небрежно спросил я.
— Да все говорят, — безразлично отмахнулся он. — Даже перечислять не буду. Но новость уже ушла, в мае дело было, потом Высоцкий в ресторан в «Интуристе» приходил со знакомыми, а у
— Не наврали, — чуть покачал я головой. — Вернее, наврали, но не всё. Любовница от него действительно ушла. А вот бить его никто не бил.
«Мишка» ненадолго задумался и даже почесал за ухом.
— О как, — сказал он. — Так что, ваши за ним действительно следят? А то тоже ходили слухи… правда, думаю, он сам их и распространял.
— Ты же понимаешь, что я не отвечу, — ухмыльнулся я. — Но скажу, что следить и не обязательно. Слухи действительно ходят, а он… считай, на особом счету, потому что жена — французская коммунистка. Была бы у тебя жена иностранка, ты бы тоже был на особом счету. Или если бы у меня была жена иностранка, я бы тоже был на особом счету. Не маленький, сам должен понимать.
— Понимаю, — он глубокомысленно кивнул, и я мысленно улыбнулся. — Значит, его никто не бил?
— Нам об этом ничего не известно, — я покачал головой. — К тому же он вроде спокойно играл в спектаклях… хотя это же артисты, грим опять же. В общем — неизвестно. Но, скорее всего, не бил. Ну а любовница — это плохо. И скандалы с любовницами при живой жене — ещё хуже. Но хорошо, что новость ушла. Он сейчас вроде на съемках?
— В Ленинграде, я слышал, — подтвердил «Мишка». — Но к середине месяца должен быть в Москве.
«Слишком рано».
— Ну и хорошо, вернется, а там посмотрим, — сказал я. — Ты посмотри, не будет ли кто искусственно эту тему поднимать. Если что — сразу сообщи, нам такие инициативные нужны… Но сам не начинай даже!
— Да ты меня знаешь! — «Мишка» стукнул себя в грудь. — Я в таких делах не участвую… а сплетни — надоели хуже редьки, но у нас это вместо привет-пока. Без этого словно музыкой заниматься нельзя.
Это было и в самом деле так. Сплетни любили все артисты и музыканты, и поэтому присмотр за их средой приносил столь любимые начальством длинные и обстоятельные отчеты, из которых, впрочем, не следовало буквально ничего. Ну то есть можно было по результатам вот такой беседы с «Мишкой» или другим агентом провести с кем-то профилактическую беседу и записать себе плюсик в годовой отчет, но и тот, кто эту беседу проводил, и тот, с кем её проводили, понимали всю бессмысленность этой профилактики. Начальство тоже это понимало, но в «Пятке» вообще было сложно со зримыми показателями успеха — шпионов мы не ловили, своих агентов в страны капитализма не внедряли, а диссиденты были ресурсом конечным и не склонным к сотрудничеству. Вот и приходилось привлекать всяких артистов, чтобы наши старания выглядели хоть как-то внушительно — пусть и лишь в численном выражении.
Например, по результатам этого разговора с «Мишкой» я с полным правом мог потом сходить к товарищу Багрову, гитаристу одной из многих полусамодеятельных групп, и попросить его не пудрить мозги девочке-школьнице, которой ещё не исполнилось восемнадцать, поскольку это можно расценить как подрыв авторитета советской власти, пусть и районного масштаба. Ну а потом занести эту беседу в отчет и забыть про шуры-муры, которые развел гитарист Багров — сам сын немаленького чина из Госплана — с дочкой председателя райсполкома, которая выглядела лет на тридцать и вела себя соответствующе. Забыть, потому что надолго любовь в их возрасте — Багров всего на пару лет старше той дочки — и в этой среде не сохраняется, а исчезает без следа. Возможно, мне даже ходить никуда не придется, потому что эта любовь уже исчезла — «Мишка» уточнил, что это было в апреле, а с тех пор он с этим Багровым не пересекался.