Дайте собакам мяса
Шрифт:
Кажется, Якир встрепенулся и собирался что-то возразить, но в комнату вошел сержант — и все возражения так и остались не проговоренными.
* * *
Когда я ставил полковнику Денисову условия, на которых я буду работать по делу Якира, то совершенно не представлял, о чем идет речь. И если бы начальник задал хоть один уточняющий вопрос, я оказался бы в очень неприятной ситуации. Но Денисов не задал, я получил небольшую фору, которую надо признаться, растратил предельно бездарно — впрочем, положение обязывало, поскольку у мужчины, на котором вдруг повисли заботы о женщине и пусть ещё не
Но теперь у меня была точка опоры. Чехословакия-68 всплыла сразу по двум причинам. Мы с Якиром эту тему уже поднимали, а, значит, он не ждал от неё никакого подвоха. Но совсем недавно в разговоре с Семичастным я сам признался, что именно 1968 год послужил своеобразным водоразделом, после которого диссидентское движение в СССР начало расти, как грибы после дождя. Антисоветчики выходили на какие-то демонстрации и пикеты, публиковали некие заявления не для широкой публики, выпускали ту самую «Хронику текущих событий» и в целом активно создавали нечто, очень похожее на организацию. Но и моя более ранняя мысль, до которой я дошел в Сумах, была верной — никакой организации у них пока не было, а был всего лишь клуб по интересам. Впрочем, большевики тоже начинали с чтения и обсуждения «Капитала» Карла Маркса и лишь потом превратились в партию, которой было по силам взять власть в огромной стране.
Я ещё разок вспомнил историю развала СССР — и понял, что за следующие двадцать лет наша диссида до партии так и не доросла. Что-то похожее пытались создать в 1988-м, но получился аморфный «Демократический союз», у которого даже толковой программы не было — и на политическую картину того времени эта «партия» повлияла лишь самим фактом своего появления. Ну а раз за способность антисоветских сил к самоорганизации можно было не волноваться, я и решил переключиться на более понятную начальству пропаганду западных ценностей. Вернее, не пропаганду даже — хотя сейчас в этой области всё делается достаточно топорно, — а элементарную трансляцию западных нарративов. А уж бесплатную или по зову сердца — вопрос даже не десятый.
Петр Якир, судя по всему, участвовал во всей этой суете исключительно по зову сердца. В принципе, американцам очень сложно было его именно купить — тут Хрущев с регулярно переиздающимися воспоминаниями о красном командире Ионе Якире подсуетился первым. Якир-младший имел с этих книг неплохие деньги, к тому же у него и у его жены были приличные зарплаты в их институтах, так что деньги для него не были главным. Но ключик к нему нашли — в том заявлении 1969 года было сказано и о «сталинской эпохе», которая опорочила идею социализма. Якир просто не мог не подписать такое — на Сталина он имел целую пасть зубов, и я не мог его за это осуждать. Но в своем крестовом походе против сталинизма он не понял главного — нельзя убрать только часть истории. Это даже у Хрущева не получилось, хотя он всеми силами вымарывал Сталина из книг, из фильмов и с улиц городов — но добился лишь появления странного кадавра с огромной и всё затмевающей фигурой умолчания.
Гитлеровскому идеологу Геббельсу приписали слова, которые он вполне мог бы сказать — про то, что народ можно превратить в толпу, если отнять у него историю. Историю у СССР начали отнимать ещё при Сталине, когда из учебников вымарывали целые страницы, посвященные
Я мог только одно — хоть немного уменьшить поголовье людей, воспитанных на неправильной морали. Исправить того же Якира, Красина или Людмилу Алексееву нечего было и пытаться — у этих ребят в анамнезе огромное количество всяких неврозов, порожденных действиями советской власти, диву даешься, что они сами в психушки не прибежали с требованием вколоть им укольчик-другой. Но в Комитете работают не психиатры, мы можем такое лечить только принудительным уединением, которое можно обеспечить, если задавать правильные вопросы.
Вопрос про Пражское восстание 1968 года был правильным. Завтра моя группа должна разродиться планом мероприятий, в котором, скорее всего, ничего полезного не будет, один шлак, который я подкорректирую. А потом следователи будут вызывать к себе всех подписантов того заявления и задавать им один простой вопрос: кто им сказал, что ввод советских и союзных войск в Чехословакию — это очень плохо? И многое будет зависеть от того, как эти ребята ответят на этот простой вопрос.
Впрочем, заодно следователи могут и антисоветской литературой поинтересоваться — вдруг найдутся идиоты, которые с ходу сдадут свои тайники.
[1] Трофимов, например, вел дела Андрея Сахарова, Сергея Ковалёва, священника Глеба Якунина, Натана Щаранского. Также участвовал в расследовании дела магазина «Океан», «хлопкового дела», дела Елисеевского магазина. В 1993-м он арестовывал Александра Руцкого и Руслана Хасбулатова, потом был замдиректора Федеральной Службы Контрразведки (ФСК, переходное звено от Министерства безопасности России (преемник КГБ РСФСР) к Федеральной службе безопасности. Одновременно возглавлял московское управление ФСК, был куратором расследования дела о «коробке из-под ксерокса». В 1997-м был уволен со всех постов с волчьим билетом, работал в СБ какого-то банка. Застрелен наемным убийцей в 2005 году вместе с гражданской женой; официальное расследование закончилось ничем — преступника так и не нашли.
[2] Картина «Допрос коммунистов» Бориса Иогансона была написана в 1933 году, как и «Сказка о Мальчише-Кибальчише».
Глава 8
«Время медленно и нежно»
Полковник Денисов так и сяк вертел в руках подписанный мной план работы следственной группы и, кажется, просто не находил слов, чтобы выразить своё отношение к моему творчеству. Пару раз он даже открывал рот, но, посмотрев на меня, тут же закрывал и снова принимался теребить три листка слепой машинописи.
В принципе, я понимал его чувства. Дело Петра Якира находилось на контроле у центрального аппарата — как бы не у самого Андропова, — и тащить туда то, что я насочинял, Денисову было просто страшно. А тащить придется — по таким делам обычно устанавливалась еженедельная отчетность, на ковер идти уже завтра, в пятницу, и полковник хорошо осознавал, что с ним сделают в мрачном здании на Лубянке, если эти листки окажутся не совсем тем, чего от нас требовало высокое начальство.
<