Дайте собакам мяса
Шрифт:
— Согласен, — выдавил он. — Только я ничего тебе говорить не буду.
— Почему? — я подпустил в голос немного недоумения.
— Да знаю я, что ты будешь спрашивать, — отмахнулся он. — В прошлый раз ты сумел меня удивить, но не сейчас. Ведь всё по закону, — его тон сменился на издевательский. — А это означает, что ты будешь требовать назвать фамилии и адреса. Но я тебе ничего не скажу.
— А вам, буржуинам, я ничего не скажу, — негромко проговорил я, но он услышал.
— Каким это буржуинам?
— Самым обычным, —
— Читал, — ответил Якир. — В детстве. Забыл всё. И что с того?
— Да ничего, — я откинулся на спинку стула. — Всё равно к делу это не относится. Просто забавно, как вы, ненавидя советскую власть, изображаете героев картины «Допрос коммунистов». Она, кстати, была написана почти одновременно со «Сказкой…» Гайдара. [2]
— И что с того? — немного туповато спросил Якир.
— Да что вы заладили одно и то же? — я резко наклонился в сторону Якира, и он отпрянул. — Как попугай, честное слово. В кого вы играете? Или вас на зоне только и научили тому, что ментам поганым ничего говорить нельзя? Вы же вроде и другие университеты заканчивали? Вот и перестаньте изображать из себя невинную жертву царского режима. Нет тут никаких царей, пятьдесят пять лет уже нет. И учитесь отвечать за свои поступки. А то получается как-то странно. Вы уж определитесь, чего вы хотите — быть подсудным советским законам или же перейти в юрисдикцию другого государства.
— И что, меня вот так просто выпустят? — невесело спросил Якир.
— Я бы вас не просто выпустил, а выгнал, — вкрадчиво сказал я. — Понятное дело, что ваши хозяева продолжат вас использовать, будете клеветать на Советский Союз через какой-нибудь «Голос Америки»…
— Нет у меня хозяев! — взревел Якир.
Дверь допросной комнаты приоткрылась, заглянул давешний конвоир — и тут же скрылся, повинуясь моему жесту.
— Это ваше мнение, я считаю так, как сказал, — я безразлично пожал плечами. — С вами, диссидентами, не поймешь — по дурости вы вражескую пропаганду транслируете в массы или за деньги.
— Я не транслирую вражескую пропаганду… — сбавил тон Якир.
Я весело посмотрел на него и широко улыбнулся.
— Ну же, Петр Ионович, что значит — не транслируете? А кто не так давно возмущался вводом войск в Чехословакию?
— Этим… вводом были недовольны все прогрессивные люди мира!
— И вы можете перечислить их фамилии? — уточнил я.
Он промолчал и насупился.
«Мой» Орехов знал о событиях в Праге в августе 1968 года лишь то, что попадало во внутреннюю рассылку Комитета или печаталось в советских газетах, но сам, по своей воле, этой темой интересовался мало. Я был в гораздо лучшем положении — я смутно помнил мнения «за» и мнения «против», несколько раз участвовал в интернетных спорах, в ходе которых приходилось вылезать за пределы википедии. Однажды даже редактировал книгу под говорящим названием «Прага-68: Почему они проиграли» и в моей памяти остались основные моменты.
— Почему вы замолчали, Петр Ионович? — с участием спросил я. — Не можете вспомнить? Хотите, помогу? — он зыркнул на меня и снова
— Нет, — упрямо буркнул Якир.
— Я считал вас умнее, — сказал я с легким сожалением. — Ваши товарищи по борьбе, которые 25 августа 1968 года вышли на Красную площадь, были солидарны вот с этими самыми США, Францией, Великобританией, Данией и даже с Парагваем. Или возьмем заявление отечественных, так сказать, правозащитников, написанное через год после тех событий. Присутствует, конечно, «весь мир с надеждой следил». Вы же тоже подписали это заявление, Петр Ионович? Или мне память изменяет?
— Не изменяет, — неохотно ответил он. — Подписал. И сейчас бы подписал. Нельзя вторгаться в независимые страны.
— То есть вы готовы сделать заявление для западной прессы с осуждением войны во Вьетнаме и с требованием предоставить ирландскому народу право самому решать свою судьбу? — я наклонился к Якиру и проникновенно посмотрел ему в глаза. — Или же вы сейчас скажете, что это совсем другое?
— Это их дела, пусть они сами в них разбираются…
— Как забавно получается, Петр Ионович… США есть дело до наших дел, простите за тавтологию — ведь Чехословакия это внутреннее дело социалистических стран. США есть дело до наших диссидентов, то есть до вас и других антисоветчиков — они дают вам приют, позволяют публиковаться, целую радиостанцию на коротких волнах для таких, как вы, завели. Но в обратную сторону — нельзя, никак нельзя. Нельзя осуждать США за вторжение в Камбоджу или Сальвадор и установление там дружественных им режимов. Нельзя осуждать Британию, которая никак не готова расстаться с куском Ирландии. Даже Парагвай, где давится всё, в чем этому генералу Альфредо Стресснеру мерещится коммунизм, видимо, осуждать нельзя. А им можно всё! Не поясните эту несомненно гениальную мысль?
Он промолчал.
Я выждал несколько минут и решил закругляться.
— У вас очень любопытная система взглядов, Петр Ионович, — сказал я. — Никакой последовательности, одна борьба с советской властью, которая застит вам глаза. Но даже эту борьбу вы ведете странно. Здесь вы с советской властью согласны, здесь не согласны, здесь рыбу заворачивали, а здесь вообще что-то невообразимое… наверное, зря вас тогда реабилитировали. Сидели бы сейчас в лагере, были бы сосредоточены на выживании, и никакая Чехословакия вас бы не заботила. На этом вынужден попрощаться… Конвой!