Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит»
Шрифт:
Пока мы стояли и размышляли, не говоря ни слова, ход наших мыслей был резко прерван. Мы услышали шаги на лестнице. Анна Треповна тоже расслышала их и боязливо забилась в свои лохмотья, так что стала казаться неодушевлённой их частью. Священник взглянул на нарисованного святого, словно укрепляя силы, а затем повернулся и решительно посмотрел на дыру в полу, к которой вела лестница.
До чердака донёсся тяжёлый стук. На уровне пола возникла голова. На лоб была надвинута войлочная шляпа, а нижнюю половину лица скрывала небольшая чёрная бородка. Затем в поле зрения появились плечи. В столь жаркий день на мужчине было пальто, отороченное каракулем. Меня пронзила
Теперь он стоял у дыры входа и смотрел на нас. Правая его рука оставалась в кармане пальто — поза, знакомая ценителям гангстерских фильмов. Он говорил тихо и без акцента.
— Я не вижу в этой проклятой дыре, — сказал он. — Где она?
— Её нет здесь, — промолвил священник. — Друзья послали её в больницу.
Очевидно, этого человека было не так-то легко обмануть. Я видел, что его взгляд остановился на куче тряпья, но сам он пока не двигался туда.
— А это кто? — спросил он.
— Они хорошие друзья из моей церкви. Иногда они помогают мне посещать больных.
— Почему я должен задавать эти вопросы? — потребовал мужчина, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ложь не к добру.
Он с тихой угрозой повернулся к нам.
— Убирайтесь отсюда, — сказал он. — У меня работа. Она некрасивая. Бог знает, что старуха рассказала вам, но это неважно. Судьи не любят слухов. И всё же я советую вам молчать. Теперь убирайтесь.
Миссис Хадсон смотрела на него с презрительным самообладанием. Хотя я чрезвычайно восхищён её уверенностью, но должен признать, что это было в высшей степени неразумно; ибо в своём спокойном высокомерии она произнесла то, что я знал с самого момента его появления, но строго воздерживался.
— А почему мы должны вас слушаться, — спросила она, — мистер Риколетти?
Рука в кармане дёрнулась, а глаза его неприятно вспыхнули.
— Просто друг из церкви! — гнусным голосом процитировал он. — И как ты узнала о Риколетти? Ты довольно умна для своих размеров, сестрёнка, а? Может, даже слишком умна, ух-ху?
На протяжении всей этой невнятной речи он приближался к миссис Хадсон. Теперь, на финальном «ух-ху?» он провёл свободной левой рукой по её лицу.
И тут я совершил поступок. Быть может, поступок этот был недостоин Дерринга, но, уверен, он оценил бы мои мотивы. Я бросился к ногам Риколетти и потянул его на себя, в то же время изо всех сил стараясь схватить его правое запястье. Мы метались и корчились на полу. Дважды я чувствовал, как металлический стержень из его кармана вонзается мне в рёбра, и каждый раз я ожидал, что его палец нажмёт на спусковой крючок. Я до сих пор не знаю, то ли моя хватка на его запястье была парализующей, то ли я обязан своей жизни некоему извращённому угрызению его совести. Пока мы так метались, я видел, как миссис Хадсон безнадежно обшаривает комнату. Я крикнул ей, призвав бежать, но она, по-видимому, намеревалась остаться и найти какое-нибудь оружие, чтобы помочь мне. Но на том голом чердаке не было ничего — даже табуретки, чтобы нанести удар.
Наконец, я почувствовал, что рука устала. Ещё мгновение, и его запястье освободится, а тогда неизвестно, какая участь нас всех ожидает. Я почти отчаялся, когда поднял голову и увидел стоящего над нами священника. В его руке мерцала красная лампадка. Он наклонился. Пламя лизнуло руку Риколетти прямо под моей хваткой. Мой противник, резко вскрикнув от боли, выпустил револьвер. Священник схватил его, и я услышал треск, когда он обрушил его на череп Риколетти.
В тот же момент раздался крик. Священник поспешил к жалкому ложу, склонился над неподвижной фигурой и вновь повернулся
— Идите, — просто сказал он. — Я остаюсь здесь с ней. Я должен сказать молитвы теперь.
— Я пошлю за этим человеком полицию, — пообещал я. — Но если он придёт в себя, пока вы с ним один…
— Я имею это, — он коснулся револьвера. — И я наблюдаем.
Взгляд его устремился к небу.
Мы неохотно ушли. Спускаясь по лестнице, мы почти ничего не различали; даже относительная темнота гаража слепила глаза, привыкшие к долгому пребыванию на том чердаке. Вот почему я не видел мешка, пока тот не опустился на мои голову и плечи.
И это, к сожалению, вся наша история. Мы так и не увидели наших похитителей и, естественно, не знаем, кто они были; ибо, будь они сообщниками Риколетти, почему они не пришли к нему на помощь, услышав сверху шум? Всё, что я знаю, это что они выпустили нас из машины, всё ещё в мешках, где-то в двух кварталах отсюда. К тому времени, когда мы высвободились, машины уже не было. Миссис Хадсон, чьё замечательное чувство направление ничуть не поколебалось после всего случившегося, привела меня сюда. Звонок лейтенанту Финчу вызвал патрульную машину, при помощи которой я, наконец, отыскал чердак.
И здесь моя история повторяет профессора Фернесса. Чердак был пусть. Исчезли не только священник, Риколетти и мёртвая женщина, но и немногие неодушевлённые предметы — тряпичный тюфяк, святой, лампадка. Лишь несколько капель свежего воска на полу указывали на произошедшее. Патрульные взирали на меня не слишком лестно.
С некоторым опасением заканчиваю я своё повествование. Содержащееся в нём обвинение гораздо серьёзнее любого другого из выдвинутых сегодня вечером. Но я могу лишь сказать: «Вот что произошло», и с надеждой ждать объяснения.
На протяжении этого последнего выступления Харрисон Ридгли пил с удивительной даже для него тихой настойчивостью; но он казался достаточно трезвым, когда вновь встал, чтобы снова занять председательское место — то есть достаточно трезвым, пока не замечали его побледневшую шею и напряжённую настойчивость, с которой его тонкие пальцы вцеплялись в стол.
— Джентльмены, — проговорил он тихо, — сегодня вечером мы имели честь услышать пять необычайных повествований. Я думал, что мой собственный опыт, приукрашенный гротеском, ужасом и красотой, был необычайно ярок; но, боюсь, он действительно побледнел в сравнении с другими эпизодами, услышанными нами. Я уверен, что после возмущения Дрю Фернесса, пыхтящего ухода Руфуса Боттомли и застенчивого признания Джона О’Даба вы ждёте, что я продемонстрирую какую-то интересную реакцию на необыкновенное обвинение, только что брошенное в меня.
Ожидание это было очевидным и без уточнения со стороны председателя. Пока Харрисон Ридгли III хладнокровно наливал себе ещё одну рюмку, в комнате не раздавалось ни звука. Внезапное, неуместное и непочтительное злоумышление побудило Морин поискать булавку, чтобы бросить её на пол; но в этот момент сержант Ватсон решил разгрызть очередной леденец, и эха от этого хрустящего треска оказалось достаточно.
— Единственное возможное замечание, — продолжал Ридгли, — состоит в том, что Джонадаб Эванс полностью оправдал себя в моём критическом взоре. Невероятные молодые джентльмены, прыгающие на хил-монстров, вполне могли бы стать сюжетами романов про Дерринга Дрю; но теперь у меня не осталось сомнений, что мистер Эванс сам по себе является чрезвычайно опытным создателем криминальной литературы.