Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит»
Шрифт:
— Энди! — внезапно воскликнула Джудит. — Знаю, что я должна просто слушать тебя, но ничего не могу поделать — у меня самой только что возникла идея. А если это был не труп?
— Не труп?
Девичье вдохновение настигло Джексона посреди глотка пива и привело к мягкому, но эффектному бульканью.
— Нет. Предположим, выстрел не убил Уорра — просто оглушил. Шок, понимаешь? И вот убийца — или А, если ты так хочешь, хотя Х звучит куда более угрожающе — убийца уносит его туда, где он сможет закончить своё дело неторопливо и успешно.
— Прости, Джудит, — с сожалением покачал головой Джексон. — Хороший ход, но есть два больших
— Может быть, он не думал, что там свидетель. Может быть, он думал, что и девушку убил.
— Если он собирался убить её, зачем ограничиваться ударом по черепу, когда у него в руке пистолет? А затем тщательно похищать один труп, оставив нам другой? Нет. Разумного ответа на это нет, если только…
Он допил пиво, слизнул пену с губ и вновь пробормотал «если только…», всё повышая голос. А затем он неожиданно взволнованно вдруг разразился:
— Джудит, дорогая моя, ты великолепна. Что бы я без тебя делал? Что бы департамент полиции Лос-Анджелеса без тебя делал?
Джудит слегка отпрянула. Вряд ли её можно было в этом винить.
— Но что я сделала?
— Думаю, — сказал лейтенант Джексон, — понимаешь, я ничего не обещаю — но думаю, что ты нашла Стивена Уорра.
Сержант Ватсон в этот момент устраивался поудобнее на ночь. Он вытащил из гостиной в холл самое многообещающее кресло и поместил его между лестницей и входной дверью. На телефонном столике в пределах досягаемости он оставил пачку леденцов, номер «Жутких историй» и термос с чёрным кофе, заготовленным миссис Хадсон. Двое из его подопечных покинули 221б (Финч проинструктировал его, что они могут уходить, когда пожелают, но всякого явившегося следует расспросить), но сверху слышался обычный шум, соответствующий подготовке ко сну остальных троих.
Сержант не знал точно, зачем он нужен в доме. Убийцы обычно не повторяют свои дела так скоро, если только у них есть какой-то разум. Последний выпуск любимого журнала обещал оказаться куда более захватывающим, чем всё, что могло случиться на 221б той ночью. Он оценивающим взглядом окинул поместившуюся на обложке роскошную блондинку, которую вот-вот готовился кроваво растерзать агрегат, намекавший на сотрудничество маркиза де Сада с Рубом Голдбергом, [102] и открыл номер на «Невесте для седьмого зомби».
102
Руб Голдберг (1883–1970) — американский карикатурист и автор комиксов, создатель безумного профессора Люцифера Горгонзолы, чьи устройства, выполнявшие по «принципу домино» очень простые действия чрезвычайно сложным образом, получили прозвище «машина Голдберга».
— Сержант! — громко раздался голос Харрисона Ридгли. Тот, облачённый в апогей стиля рекомендуемых «До упада!» халатов, стоял на лестнице, напряжённый и нервный.
Сержант Ватсон неохотно
— В чём дело?
— Не могли бы вы мне помочь поискать? Мой пистолет исчез.
— Что за странная компания эти «Иррегулярные!» — заметила Морин Дрю Фернессу. Они ехали по Сансет-бульвару.
— Полагаю, что да. Я никогда до всего этого не задумывался.
— Скажи мне, Дрю, как, чёрт возьми, ты вообще оказался…
— Вы имеете в виду, — улыбнулся он, — как столь обычный и прозаический человек, как я, попал в такую группу?
— Ты знаешь, что я имела в виду не это. Но продолжай.
— Даже у человека науки есть своя светлая сторона. Профессора английской литературы, например, устают сочинять учёные диссертации по мельчайшим незначительным вопросам с целью внести бессмертный вклад в человеческое знание — и, между тем, обеспечить себе продвижение по кафедре. В таком состоянии усталости я пару лет назад развлёкся, написав короткую статью, разъяснявшую с помощью наилучших научных методов нерешённую доселе проблему номенклатуры братьев Мориарти. Я написал её, как вы могли бы выразиться, с самым невозмутимым видом — и послал в «ЖАГФ».
— Куда?
— В «ЖАГФ» — «Журнал английской и германской филологии» — бесценное научное издание, которое, боюсь, покажется неспециалисту невыносимо скучным. Могу добавить, что это чувство порой разделяется и специалистами. Моя опрометчивая статья была, естественно, мне возвращена, а заведующий кафедрой мягко отчитал меня за столь легкомысленную непочтительность. Я искупил свою вину монографией об источниках псевдошекспировского «Вортигерна» Уильяма Айрленда и больше об этом не думал. Но каким-то образом молва о моём розыгрыше достигла Кристофера Морли, написавшего письмо с просьбой прислать ему мою статью. Я с радостью отправил её и вскоре получил приглашение вступить в ряды «Иррегулярных».
— Звучит забавно. Можно как-нибудь прочесть это?
— Вы имеете в виду, что вам действительно хотелось бы прочесть мою жалкую потугу? Мисс О’Брин…
— Слушай. Я назвала тебя Дрю, да? Мы могли бы проявить последовательность. Конечно, мне хочется прочитать её, но на самом деле я сейчас хочу пива. А вот там, ибо боги милостивы, «Ратскеллер». Пожалуйста, не могли бы мы?
В пивном дворике Дрю Фернесс смотрелся печально неуместным — даже сильнее, чем в столовой «Метрополиса».
«Надо что-то с этим сделать», — подумала Морин и удивилась своим мыслям. Она выудила в своей сумке монетку и подбросила её перед глазами рассеянного учёного.
— Что это? — опустил он глаза — для начала.
— Для твоих мыслей.
— О… Честно говоря, мисс…
Она издала укоризненный шум.
— Честно говоря, Морин, я думал о своей тёте.
— Ты же не думаешь, что в эту дикую историю кто-нибудь поверил?
— Нет. Нет, конечно. Но тут хватает некоего зерна… Видишь ли, Морин, дело в том, что моя тётя… О, полагаю, это можно было бы назвать лёгким старческим маразмом или ещё как-нибудь корректно; но я всё сильнее боюсь, что она не вполне в здравом уме. У неё действительно есть эта абсурдная мания преследования. Бог знает, кто эти «Они»; уверен, что и сама тётя Белль не знает. Но её одержимость «Ими» продолжает расти. Я даже боюсь, что в один прекрасный день мне придётся… придётся принять меры. Невесело об этом думать. И когда всё это вытаскивают, пусть даже в столь нелепо извращённом виде…