День гнева
Шрифт:
– Выспался?
– Так точно - по-солдатски бойко, без обозначения чина начальника доложил вытянувшийся в струнку плейбой, но не выдержал, расплылся в обаятельной улыбке и развязно рухнул в кресло.
– Судя по всему - ажур, - догадался англичанин.
– Полный, - подтвердил плейбой.
– В незапамятные времена попал я случайно в компанию, где покойный Анатолий Дмитриевич Папанов солдатские байки рассказывал. Если я их расскажу - ничего смешного, одна глупость. А слушая его, все чуть от смеха не окочурились.
– Это ты про то, что я недостаточно талантлив?
– Нет. Я про
– Чей?
– спросил плейбой.
– Что - чей?
– не понял англичанин.
– Чей член на абажуре? Твой? Мой?
– Наш общий, Димон.
– Общих членов не бывает. Даже в нашей стране сплошной общественной собственности. Так чей же член окажется на абажуре?
– Надо, чтобы ни твой, ни мой там не оказались. Вот и все.
– Красовский контроль был?
– заговорил о другом Дима.
– Был. По всей форме. Ты его берешь с собой?
– Нет. Он и двое страховавших сегодня отдыхают.
– Значит, у тебя девять полноценных стволов.
– Пять, Женя. Четверо закрывают возможные его отходы, если возникнут непредвиденные обстоятельства.
– Да и ты - шестой. Наверное, ты прав. Как говаривал Владимир Ильич: "Лучше меньше, да лучше".
– А вдруг он там не объявится, Женя?
– Объявится, объявится, - уверенно успокоил англичанин.
– Мы навязали столько узлов, что на распутывание их ему нужно время, которого у него нет. Там, на охоте, он попытается обязательно, если не развязать, то разрубить их. Он будет там, Дима, и с серьезной командой.
– Команда мне не нужна, мне нужен он.
– И Сырцова, прибери на всякий случай, - посоветовал англичанин. Они, менты эти бывшие, злопамятные, черти.
– Нет проблем, - легко согласился плейбой.
– Ты там когда появишься?
– К самой охоте, когда стрельба начнется.
56
Игорь Дмитриевич из окна "Мерседеса" со снисходительной и завистливой улыбкой на устах наблюдал, как усаживались в автобусы представители творческой интеллигенции, богема, так сказать. Усаживаться, правда, не торопились: целовались, приветствуя друг друга, хлопали по разноцветным курточным плечам, гоготали, хохотали, смеялись. Наиболее целеустремленные и понимавшие в чем смысл жизни, не таясь, прикладывались к походным фляжкам. Легкость, беззаботность, парение: из города, от жен и мужей, не на работу - на халяву.
– Двенадцать, - напомнил Игорю Дмитриевичу шофер и громким эхом, как бы откликнулся администратор поездки.
– Двенадцать! Все по автобусам. Опаздываем.
Никуда они не опаздывали, но так надо говорить.
Игорь Дмитриевич вздохнул и вспомнил:
– Дипломаты уже выехали, а мне их встречать. Обгоним их, Сережа?
– А мы сто сорок с сиреной. И все дела. Поехали.
– Подожди малость, - начальнически попросил Игорь Дмитриевич. В разноцветной толпе он высматривал знакомых. Нашел. Объемистый Спиридонов был центром кружка, в котором травили анекдоты. Виктор Кузьминский, автоматически обжимая свою молодку (Алла, кажется), оценивающе, на перспективу, рассматривал ее товарок - молодых, многообещающих актрис. Казарян, не боясь испачкаться, привалился плечом к стенке фирменного, с сортиром, автобуса и о
– Поехали!
– приказал Игорь Дмитриевич. С заднего сиденья дуэтом слезно попросили охранники:
– Игорь Дмитриевич, пересядьте, будьте добры!
– Ребята, отстаньте, - устало отмахнулся Игорь Дмитриевич. И - уже с купеческими интонациями - шоферу: - Крути, Гаврила!
"Мерседес" под вой всеразрешающей сирены рвал километры в клочья. Далеко позади остался дипломатический караван, шестидесятикилометровой отметкой мелькнула бетонка, сверкнула внизу под мостом такая узенькая на стопятидесятикилометровой скорости Ока, и вильнув влево на несуществующую дорогу, "Мерседес" под многочисленными арками с запретительными кирпичами покатил к малозаметным и добротным воротам.
Без видимого применения человеческих рук ворота плавно разъехались, и двое охранников, вооруженных тяжелыми "А.К.", встав по стойке "смирно", сделали под козырек на сбавившему скорость "Мерседесу". По нескончаемой лиственничной аллее добрались, наконец, до уютной площади, окруженной пятью такими домиками, каждый из которых размером в пару яснопольских усадеб, что сразу же захотелось спеть что-нибудь тирольским фальцетом.
Игорь Дмитриевич петь не стал. Он вылез из "Мерседеса" и направился к кучке встречавших его должностных лиц из администрации и этого объекта и, естественно, от соответствующих компетентных органов.
– Ну, как все готово для приема гостей?
– строго и бодро спросил он у должностных лиц, зная, что все готово для приема гостей. Они, перебивая друг друга, стали рассказывать как замечательно все готово для приема гостей. Сделав внимательное лицо, он не слушал их, думая о своем. Когда крику поубавилось, он спросил: - Где бы мне здесь переодеться в нечто подобающее, а то дипломаты вот-вот нагрянут.
Комендант взял его под руку и повел к одному из домов (поменьше), стоявшему на отшибе, пояснив на ходу:
– Ваша личная резиденция.
На крыльце личной резиденции Игоря Дмитриевича сидел, вытянув по ступеням правую ногу отставной милицейский полковник Смирнов в полной утепленной форме десантника.
– А вы как здесь оказались, гражданин?
– в ужасе и грозно воскликнул комендант.
– Пришел. Пешком, - объяснил Смирнов.
– Я немедленно вызываю охрану!
– обращаясь к Игорю Дмитриевичу, объявил комендант.
– Не надо, - запретил Игорь Дмитриевич и обернулся к Смирнову: Значит, передумали, Александр Иванович?
– Передумал, Игорь Дмитриевич.
57
– Вот он, мерзавец, - облегченно и сладострастно произнес генерал-плейбой Дима и, опустив бинокль, на секунду прикрыл глаза. Стоял он на вышечке с площадкой, окруженной надежными перилами. Стоял не один, а с пятью соратниками. Прикрытая от ненужных взглядов двумя пышными молодыми соснами вышка находилась метрах в шестистах от уютной площади. Генерал Дима открыл глаза и вновь глянул в окуляры полуметрового бинокля. Вот он, желанный Смирнов, рядом. И сидит на ступеньках так удобно. Генерал вздохнул и передал бинокль стоявшему рядом амбалу.
– Рассмотреть его внимательнее, чтобы в дальнейшем все без ошибок и неполадок прошло.