День
Шрифт:
– Ну, у него работа. В городе кабинет, плюс местные детишки.
– И все же.
– Ладно. Допустим… он повстречает фермера.
– Одинокого и тоже гея.
– Он унаследовал семейную ферму после скоропостижной смерти отца.
– Самоубийство? – спрашивает Робби.
– Да нет. Ехал на тракторе, попал в аварию. Типа того. Так вот этот парень вернулся…
– Из Сан-Франциско. Нет, скорее из Мэна.
– Да, и жил на этой ферме почти что монахом, отрекшись от мира. Подъем в пять утра, отбой
– Он старше Вульфа. Не старый, но старше. Лет сорока. И не красавец.
– А почему? – спрашивает Изабель.
– Ну это… порнография какая-то. Парень из комиксов Тома оф Финланд, оказавшийся фермером.
– Но и не урод ведь.
– Нет. Обыкновенной наружности. Средний.
– Ну раз тебе такого хочется…
– Постой. Ты злишься, что ли?
– Да нет, конечно. Ты прав. Фермер не должен быть чересчур привлекательным. Такой даже интересней.
– Но ты бы предпочла более совершенную особь.
Оглядев себя в зеркале, Изабель еще раз слегка проводит кисточкой по векам. Перебор или нет? Робби знает – похоже, только он один, – что Изабель всегда сомневается в собственной внешности. На фотографиях порой узнаваема лишь отчасти. С самого детства силится увидеть хоть мельком свое подлинное, незыблемое “я”.
– Да, я всегда питала слабость к красавчикам, и ты, наверное, скажешь, что ничего особенно хорошего из этого на вышло…
Ну нет, Робби не собирается с утра пораньше обсуждать с сестрой ее брак. Изабель, вздумавшей каталогизировать свои заблуждения, придется подождать, хотя бы пока он не выпьет вторую чашку кофе.
– Посмотрю, что там Дэн с детьми делают, – говорит он.
– Минут через пять буду готова. А наш фермер, мне кажется, читает Толстого перед сном, по часу каждый вечер.
– Или Джордж Элиот. “Мельницу на Флоссе”. Вот что я бы предпочел.
– Ладно, пусть так. И вот однажды в близлежащем городке он сталкивается с Вульфом.
– Их тянет друг к другу.
– Сначала они, наверное, просто дружат, и только потом один из них признается…
– Первым признается фермер, – уточняет Робби.
– Да? Тебе так хочется?
– Для него это серьезный шаг. Он ведь не знает ни единого гея. И уверен, что Вульф тут же от него отвернется. Но ничего не может с собой поделать. И понятия не имеет, что Вульфу и самому приходится…
– Сдерживаться.
– Да, ведь Вульф-то тоже представить не может, что фермер к нему неравнодушен. Они как два шпиона: работают на одну разведку и не подозревают об этом.
– Прямо хоть “Нетфликсу” идею продавай, – замечает она.
– Да уж, пожалуй.
– Сначала все идет прекрасно. Но с каждым днем Вульф все больше времени и сил тратит на работу, а к фермеру переезжает жить его бабушка – разумеется, гомофобка.
– А может, не надо так жизненно?
– Конфликт
– Обойдемся без телевидения, а?
– Ладно, извини. Но просто представь: продаем им идею сериала – и все финансовые проблемы решены.
– Повременим пока. Лучше подумаем о благе Вульфа.
– А как же Лайла?
– А что Лайла?
– Она как будто вдруг… осталась не у дел, а?
– Беспокоишься о ней? – спрашивает Робби.
– Ничуть. Хочу, чтобы Вульфу было хорошо. А Лайла как-нибудь сама справится.
– К тому же ее не существует.
– Вот именно. Само собой.
Вайолет с Натаном сидят за кухонным столом и ждут, пока Дэн приготовит им завтрак. Большие пальцы Натана порхают над клавишами телефона, словно крылышки колибри. Вайолет приняла царственную, как ей кажется, позу: выпрямила спину, сложила руки на столе.
Вошедший Робби лишился звездного статуса. Фанфарами его уже встречали – в детской. А теперь он не отличается от прочих взрослых.
– Как дела? – спрашивает Дэн.
Второй раз уже за это утро, невольно отмечает Робби.
– Нормально. Все нормально.
– Ну! Мы ждем, – говорит Вайолет.
Пригнали ее сюда в этом наряде, пусть и подходящем к случаю, но лишающем уверенности в собственном очаровании, – придется теперь идти навстречу испытаниям нового дня вот такой вот, ущербной. И как посмели, спрашивается, если завтрак еще не готов?
– Потерпи, – говорит Дэн.
И соскабливает яичницу-болтунью со сковороды на две тарелки.
Он не скорбен, не меланхоличен. Просто задерганный слуга дочери и сына. Да, он намерен вернуться на сцену, но пока этот рыцарь, Дэн Тамплиер, считает свою службу почетной и готов отказаться от какой бы то ни было демонстрации собственного превосходства во имя долга.
Тоскует кто-нибудь по прежнему, вечно обкуренному Дэну, взявшему после рождения Натана, так сказать, отпуск – конечно, всего на год-другой? Оплакивает кто-нибудь (кроме самого Дэна) постепенное исчезновение того пьяного, взмокшего, голого по пояс рокера, которым Дэн – тогда, давно, забросив музыку на годик или два, – собирался легко и непринужденно сделаться снова, понянчившись с новорожденным сыном?
Намазав маслом тосты из цельнозернового хлеба, Дэн вручает детям тарелки. Напомнить бы ему, что доктор не рекомендовал Вайолет есть много сливочного масла, да и яиц в общем тоже, но на этот раз Робби воздерживается. Немного масла на корочке хлеба, подумаешь…
Нет, Дэн вовсе не против, чтобы Робби выступал как инспектор по жиру и соли. И Робби еще с ним поговорит, но не сейчас, не этим утром.
Вайолет взирает на свой завтрак с легким аристократическим отвращением. Натан продолжает тискать айфон.