День
Шрифт:
– Ешьте! – велит Дэн.
И, снабдив наконец детей завтраком, поворачивается к Робби. Лицо Дэна румяно и ненасытно, черты его могучи и четки. Он похож на самого себя, он владеет самим собой как никто из известных Робби людей.
– Иду сегодня смотреть еще одну квартиру, – говорит Робби. – С видом на реку. Так во всяком случае заявлено.
– От цен просто волосы дыбом.
– Да уж, а для меня одного…
Вот зараза. Не то сказал. Твердо решивший не казаться ни бездомным, ни несчастным, Робби плошает то и дело, как ни старается.
–
– Нет. К чертям Оливера.
Робби бросает взгляд на Вайолет, но та ругательства то ли не услышала, то ли к своим пяти годам слышала его уже столько раз, что стала считать вполне нормальным, обыденным словом. В этом доме нет правила не выражаться при детях. Да и вообще, если уж на то пошло, почти никаких правил нет.
– Пора, стало быть, опять ходить на свидания? – говорит Дэн.
Это да, стало быть, пора. Но разве Дэну объяснишь, что это значит для гея, которому уже хорошо за тридцать, а у него ни денег, ни кубиков на животе. Дэн обитает на планете натуралов, где тридцатисемилетний мужик, одинокий, презентабельный и способный поддержать к себе интерес, – это просто клад. На планете геев условия гораздо суровей.
– Запрыгивай опять в седло, дружище, – говорит Дэн. – Где-то там кто-то ходит и ищет тебя. Кофе?
– Давай.
– Яичница какая-то странная, – заявляет Натан.
– Странный у нас ты, – отвечает Дэн.
– А это уже оскорбление.
– Ладно тебе.
– Яичница и правда смешная, – вступает Вайолет.
– Я каждое утро точно такую делаю.
– Но сегодня она какая-то странная, – не унимается Натан. – Комками.
Дэн вручает Робби кофейную кружку с черно-белым оттиском горы Рашмор. А детям говорит:
– Ешьте яичницу, будьте любезны.
Идеально выверенным тоном. Понизив голос еще на пол-октавы, не выказывая ни малейшего раздражения, но выделяя каждое слово и сообщая таким образом, что торг окончен. Правил и законов в доме, может, и нет, но Дэн лично выработал интонацию, которая означает: отставить разговоры. Интересно, думает Робби, опасаются дети разгневать Дэна или опасаются, что он откажется от роли великодушного, но справедливого отца, которого надо хоть изредка слушаться. Как бы они вели себя, не найдись здесь способных командовать и надзирать?
Переглянувшись с Робби, Дэн усмехается, возводит к небу глаза. Дети. Что тут поделаешь?
И говорит:
– Ночью новую песню дописал. Хочешь, сыграю попозже?
– Хочу, знаешь ведь.
– Шероховатостей, конечно, еще полно…
– Мне нравятся шероховатости.
– Знаю, что нравятся.
Робби и не помнит уже, с каких пор они с Дэном затеяли эту эротическую игру, этот регулярный флирт, уподобляясь сразу и двум побратимам, и давно женатым супругам. Выстреливают эти гейские разговорчики в строго приватной обстановке, они не для ушей Изабель.
Дэн знает – знает ли? – что Изабель уже собирается
Изабель говорит, ей хочется чего-то большего, и Робби прекрасно понимает чего. Ее тайным языком он овладел в совершенстве. Чего-то иного. Чего-то не столь типичного. Сопоставимого c вечным ее стремлением обрести мелькающее где-то там, на грани видимости. Жить в стихии всеобщей любви и добродушных препирательств. В семье подружелюбней, пошумней. И чтобы лампа горела на подоконнике, а за деревьями носились по ветру звезды.
Вайолет проливает сок. И не куда-нибудь, а Натану на штаны, а значит, она это нарочно, а значит, виновна во всех смертных грехах, а значит…
Дэн приходит на помощь. Взмах губкой – и брызг как не бывало, штаны Натана объявлены незапятнанными, всякое случается, да, смиримся с этим, нас ведь ждут великие дела.
Пока Дэн занят детьми, Робби вбивает в гугле “сельские дома штат нью йорк”, находит подходящий, загружает картинку и публикует второй пост.
картинка: сельский дом, обшитый досками, первоначально белыми, но пожелтевшими от непогоды, похожий на часовню островерхим средним фронтоном, крытые веранды с обеих сторон с призраками плетеных кресел в тени, над хребтами гранитных холмов с выростами деревьев плавает неоднородное беловатое марево.
подпись: Увидели тут дом на продажу. Что если б мы надумали его купить? Рискнем.
Уже выложив пост, наносекундой позже, Робби замечает, что листья далеких деревьев на фото желтеют от первых нападок осени.
Ой! Снимок-то якобы сегодняшний, а на дворе начало апреля.
Девять лайков набирается тут же.
Не замечают, похоже, или им все равно, что фото уж никак не апрельское.
Дэн наливает Вайолет еще сока. Натан пожирает ее глазами: так бы и убил! Всю жизненную силу высасывает из пространства, его обкрадывает, воровка и ябеда, и шею выгибает как-то мерзко. Взяв со стола кружку с кофе, Дэн успевает сказать Робби: “Такое чувство, что…”, и тут в кухню поспешно входит Изабель.
– Доброе утро! – говорит.
Вайолет, вскочив, подбегает к матери. Угрюмый Натан не двигается с места.
– Доброе утро! – с энтузиазмом восклицает Вайолет.
Уже год или около того она недолюбливает мать, а потому безудержно демонстрирует дочерние чувства.
Надеется, что ли, посредством бурно изображаемой радости вызвать из небытия ту, прежнюю мать, еще не так давно внимательную и заботливую? Очень может быть.
Натан басит (вернее, изо всех сил пытается):
– Привет, мам.
Я-то все про тебя знаю, не забыла? Мне незачем подлизываться. Я твой мужчина, и это надолго.