Деревня на перепутье
Шрифт:
— Согнулась. — Года легкомысленно улыбнулась ему в глаза. — Заживо похоронена.
— Жаль. Я вот так о себе не думаю. Хоть тоже получилось иначе, чем я планировал, когда учился. Думал поступать в аспирантуру, писать научные труды. Надеялся стать по меньшей мере Вильямсом… Не выгорело…
— Еще время есть.
— И я так думаю. А вы как думаете о себе? Поразмыслите. Может, и для вас подойдет эта формула? — Арвидас повернулся к Морте, поблагодарил за покупку и ушел.
Года проводила его долгим, изучающим взглядом. Медведь давно уже перестал
Когда Арвидас пришел к бывшей конюшне Демянтиса, Григас шел запрягать лошадь. Он осмотрел покупки, повертел головой и ничего не сказал.
В дверях, подвязавшись мешком вместо передника, появился Винце Страздас. Напевая под нос какую-то старинную песенку, он затворил дверь, которую Григас оставил распахнутой, выводя лошадь, и в конюшне раздалось шлепанье молотка.
Сунув под сиденье работы Римшене, Арвидас вошел в конюшню. Здесь было тепло, уютно, пахло прелой соломой и аммиаком. У одной кормушки стояла сивая кобыла — ее не взяли на возку камней — и собирала с навоза соломинки.
Винце Страздас, устроившись у окна, обивал хомут. Стол скорняку заменяла старая дверь сарая. Дверь и весь угол конюшни, который он забрал под мастерскую, были завалены старой упряжью, хомутами, постромками и другими, вроде бы никуда не годными отходами. Винце сидел как какой-нибудь скупец, по уши в своих сокровищах, и бойко стучал молотком. Он так углубился в работу, что даже не заметил, как вошел Арвидас, и не успел смахнуть каплю с носа, которая непременно венчала его усилия в страдную пору.
— Здравствуй, Винце! Как дела? Я в Вешвиле еду. Может, купить что-нибудь?
Скорняк вздрогнул и принялся сморкаться в мешковину. Появление председателя было неожиданным. А мысли Винце с самого утра вертелись вокруг Нади. Он смущенно почесал грязными ногтями небритую щеку, стараясь уразуметь, что же сказал Толейкис.
Арвидас вытащил у Винце зажатый меж колен хомут и поднял к свету.
— Знаешь свое дело, ничего не скажешь, — похвалил он, осмотрев хомут. — Но когда ты управишься с такой кучей?
— То-то и оно, что куча не уменьшается. — Винце вздохнул. — Уговаривал Римшу помочь. Артачится.
— Да-а-а… А откуда эти обрезки кожи вытащил?
— Сметоновское наследие. — Винце довольно причмокнул. — Обошел лепгиряйских хозяев, кто был покрепче, и насобирал целый мешок. У Лапинаса половина чердака завалена всякой дрянью. Видел несколько совсем неплохих кусков свиной кожи. Хотел выклянчить. Не дает, старый скупердяй.
Арвидас повертел в руках хомут. Он был обит обрезками кожи самой разной величины и формы. Гвоздики с широкими шляпками, прибитые впритык друг к другу, серебряной нитью извивались по обивке, разделяя ее на множество неправильных кусочков, составляющих занятный узор.
— Красота! Здорово придумано. Не кочан на плечах носишь, Винце, — похваливал Арвидас и со смехом надел скорняку на шею хомут.
Тот зафыркал, заржал как лошадь, почуявшая
— Чего там, председатель. Что есть, тем и затыкаю, как люди говорят, — заскромничал он, неумело скрывая удовольствие. — Не хочу, чтоб каждый, увидев мою работу, тыкал ею в глаза: «Эй, видите эту рухлядь?! Это Страздас, этот чертов скорняк, когти приложил». Зачем мне это? Да и человеку приятнее на красивую вещь посмотреть. Эх, жалко вот, не найти медной жести, чтоб углы клешней оковать…
Арвидас пнул ногой позеленевшую проволоку, торчащую из кучи лома.
— Ну и натащил же ты, брат, всякого хлама! — подивился он.
— Что вы! — обиделся Винце. — Это чистая медь. Для колец и пряжек. Отдраю, заблестит как золото. Кяпаляйские мужики нашли эту проволоку, когда навоз вывозили. Она мне триста граммов стоила, товарищ председатель…
— В самом деле? — нерешительно сказал Арвидас. — Не сердись. Я очень за тебя рад, Винце. Но дополнительно трудодней за ремонт упряжи выписывать не будем. Обил ты просто здорово, кольца для вожжей ладные, хороши и прочие мелочи, на которые ты не пожалел времени, но колхоз не оплатит издержек. Мне жалко твоих трехсот граммов, Винце.
Скорняк почесал в макушке.
— Гм… Я-то про это и не подумал. Мне нравится такая работа, председатель, а трудодень… — Винце великодушно улыбнулся. — Граммы, копейки… Многим ли разживешься на такой мелочи? Спасибо вот вам, огород получил, корову, еще кое-что в узелке с лагеря припрятано. Не пропаду.
Арвидас вспомнил разговор двух крестьян на Каменных Воротах.
— Нет! — раздраженно прервал он. — Погибнешь. И не ты один. Все погибнем, если так будем думать. Наше спасение не в огороде, не в корове и вообще не в личном хозяйстве, а в трудодне. Надо верить в трудодень, братец, а не надсмехаться над ним.
— Я говорю, как есть… — пробормотал Винце.
— А я говорю, как будет! — вспылив, отрезал Арвидас. — С апреля мы начнем выдавать аванс — каждый месяц. Не меньше, чем по пяти рублей и по килограмму зерна на трудодень. Что ты на это скажешь?
Винце промычал что-то невнятное и взялся за молоток.
— Не веришь? Ну и шут с тобой! Конечно, я не обещаю в этом году покрыть все трудодни. Не меньше половины останется без оплаты до будущего года. Но колхоз вернет долг, все трудодни оплатим. Хватит издеваться над человеческим трудом копейками и граммами!
Винце одобрительно кивнул, хотя выражение его лица говорило совершенно другое.
Арвидас раздосадованно махнул рукой и вышел из конюшни.
— Проклятое неверие! — процедил он сквозь зубы.
— Как аукнется, так и откликнется, — сказал Григас.
Оба сели в сани.
— Послушай, Антанас, завернем еще к тебе. Знаешь, я хочу взять этот коврик работы Римшене. Довольно удачный. Дашь?
— Бери. — Григас ласково взглянул на Арвидаса. — Тебя не раскусишь. В колхозе дел, как ворон на пахоте, а ты силки на воробьев ставишь. Что общего у Мортиных тряпок с нашими производственными планами, чтоб их туда?