Держава (том второй)
Шрифт:
Какое они имели значение…
Главное — что он ЖИВ…
После объятий, стараясь держаться молодцом и немного, по юношеской глупости, обидевшись, что родители даже словом не обмолвились об орденах, представил вытирающую слёзы Ольгу.
— Мой ангел–хранитель. Ольга Николаевна, — поцеловал ей руку, бросив этим густой румянец на девичьи щёки.
Максим Акимович, склонив голову, последовал его примеру, а Ирина Аркадьевна пригласила, не чинясь, в любое время заходить в гости, на прощание, коснувшись губами её щеки.
— Никакого госпиталя, —
«Не по–генеральски Максим Акимович себя ведёт, — осудила мужа. — Рявкнул бы на эскулапа…».
Доктор что–то сказал санитару, и тот передал модный кожаный чемодан денщику Антипу.
— Ольга, завтра тебя жду, — помахал Аким счастливо улыбнувшейся сестре милосердия, чем вызвал ревность Ирины Аркадьевны.
«Сколь времени мать не видел, а уже какую–то даму домой зовёт», — усаживалась она в карету и тут же, глянув на сына, забыла о глупых мыслях.
«Даже Архип Александрович в форму защитного цвета наряжен, а мы на фоне зелёного гаоляна в белых рубахах и кителях воевали… Так, хватит о войне. Я же в Петербурге», — дошло до него, когда проехал мимо похожей на дворец, своей полковой казармы.
— Давайте немного по городу прокатимся, — попросил родителей.
И с замиранием сердца, оттого, что всё это видит, глядел на арки, мосты и Неву под ними. Любовался великолепными дворцами, и с долей иронии разглядывал дорогие рестораны и дешёвые чайные с доносящимся хриплым «Варягом».
«Явно не городок Бодун», — улыбнулся своим мыслям.
А навстречу рысаки, коляски, кареты… Промаршировал гвардейский батальон. Мальчишки–газетчики на бегу выкрикивали названия газет и заголовки статей. У Фонтанки памятниками вытянулись городовые.
«Музей с мамонтом проехали, — отметил Аким и заиграл желваками на скулах. — Следует привыкать к новой жизни, оставив кровь и войну в прошлом», — подкатили к дому.
Ванятка уже распрягал лошадей, доставив в пролётке Антипа и дорожный чемодан.
Вошедшего Акима торжественно встречали построившиеся в ряд: швейцар Прокопыч, мадам Камилла с Аполлоном, героические Власыч с Пахомычем и повар.
— Звездочёт–то наш, надысь, преставился, — доложила прихромавшая, вся в слезах, кухарка Марфа. — А Даша, — указала на горничную, — с Ваняткой обженилась. А у Герасима Васильевича, вчерась, каша подгорела, — рассмешила всех, кроме покрасневшего повара.
«Ну, старичку–лакею, наверное, сто лет было, — совершенно не испытал к нему жалости Аким, — Зерендорфу бы половину годков отвалил… Следует завтра к его отцу съездить», — тяжело вздохнул он.
Лишь дома Максим Акимович, обратил внимание на ордена.
— А ты храбро воевал, сынок, — чуть наклонясь, разглядывал награды. — Чего это у тебя китель вздорного цвета? — хмыкнул он. — Драгомиров бы осудил, — полностью пришёл в себя, выбросив глупые
Своего брата с чадами и домочадцами, на праздник встречи, к удивлению жены, не пригласил:
«А то начнёт дурь свою либеральную нести, и всё настроение парню испортит».
Перед обедом Аким преподнёс отцу купленную в Бодуне гравюру «Встреча двух императоров».
Матушке подарил записную книжку с оттиском царской короны и серебряный портсигар с вензелем.
— Я же не курю, — рассмеялась она.
— Неважно. Памятная вещь с полей войны. А к нему прилагается сиреневый китель, чтоб Владимир Александрович десять суток губы не впаял, — уселся за стол.
На этот раз повар расстарался на славу, и у него ничего не подгорело.
— Ох, папа', к сожалению, не сумел довезти до дома китайский самогон «ханшин», — поднял рюмку с шустовским коньяком Аким. — Вку–у–ус… При мама' не стану говорить.
— Молодым офицерам алкоголь трудно до дома довезти, — солидно рассуждал Максим Акимович, отведав напитка. — А вот один знакомый генерал.., не Драгомиров, — уточнил для супруги, — тот тоже из Киева ничего довезти не успевает, презентовал мне коньячок акционерного общества С. С. Тамазова, что в Кизляре… Сумел оттуда доставить.
Аким, сощурившись, разглядывал рекомендованный отцом напиток, где на красочной этикетке, слон держал в хоботе бутылку.
— Сынок, не слушай отца, лучше шампанского выпей или вина, — предлагала Ирина Аркадьевна.
И внимательно, стараясь ничего не пропустить, слушала рассказ Акима о войне и младшем своём сыне — Глебе. Радуясь, что он не ранен, а «клюкву» и орден на грудь заслужил несусветной своей рубановской храбростью.
Счастливый и гордый родитель, тоже внимательно слушал повествование сына, наблюдая при этом за манипуляцией его рук с дареной генералом бутылкой, и ожидая, когда же тот догадается разлить содержимое по рюмкам. — Аким, не знаю, слышал ли ты, что император отозвал наместника Алексеева в Петербург, и возвёл Куропаткина на должность главнокомандующего. Линевича, Гриппенберга и Каульбарса поставил руководить армиями.
— Не слышал, — отставил бутылку со слоном–алкоголиком Аким. — Это за проигранные сражения генерал–адьютанта возвеличили? — скрипнул зубами. — Да его расстрелять мало, — удивил родителей своей злостью, которую они списали на боль от раны.
— Виновником наших неудач государь назначил генерала Харкевича, повысив его в чине — произведён в генерал–лейтенанты, и поставлен на должность начальника штаба 1-й армии у «папашки» Линевича, — хохотнул Максим Акимович. — У нас в России так. Не можешь командовать батальоном — принимай губернию.