Дети богов
Шрифт:
– Идите, – бормотал он, – Ингве. Идите.
Мы прошли где-то половину расстояния до красных гор, когда силы отказали Иамену окончательно. Я как раз отпустил его руку и, приложив ладонь ко лбу, пытался точно определить, откуда валит дым. Сзади раздался глухой стук. Я обернулся. Иамен валялся на камнях лицом вниз и, похоже, спал. Я шлепнулся на колени рядом с некромантом и затряс его за плечо:
– Просыпайтесь! Просыпайтесь, эй!
Как бы ни так. Лишь после того, как я отвесил ему несколько пощечин, ресницы Иамена дрогнули. Под веками сверкнули белки закатившихся глаз. Я врезал ему еще
– Хотели понести меня? Ну, несите.
О своем великодушии я пожалел довольно быстро. Каким бы легким ни оказался некромант (а он и вправду почти ничего не весил), но тащить его на одном плече, а на другом меч, да еще Хель знает сколько времени ни хрена не жравши, было не столь уж приятно. Меня то и дело заносило, и двигался я вихляющей походкой пьяного.
Облака на небе застыли плотной ржаво-бурой массой. Хорошо хоть и столб дыма никуда не девался, задавая направление.
После нескольких, как мне показалось, часов этого веселого марша, когда башка Иамена то и дело стукалась мне о ребра, а меч совсем отдавил плечо, я услышал веселое журчание ручейка. Сначала решил, что это слуховая галлюцинация – воды до этого в мертвых землях мы не встречали. Остановился. Прислушался. Звон родника по камням никуда не делся, а, напротив, сделался громче – сейчас его не заглушало мое лихорадочное дыхание. Родник звенел слева. Радостно выругавшись, я повернул к ближайшей группке скал.
В отличие от преобладавшего здесь красного, эти осколки гор были чернее черноты. Базальт. Огромные глыбы камня наваливались друг на друга, упирались лбами, как компания подгулявших алкашей. Протиснувшись в узкий проход между двух столбов, я выбрался в небольшую расселинку. Голос воды усилился, отражаясь в тесном пространстве. Я сбросил Иамена и меч на землю и поспешил к родничку, сочившемуся, казалось, прямо из черной скалы. Небольшим водопадиком он обрушивался в каменную чашу, дно которой устилали белые голыши. Упав на колени рядом с родником, я погрузил в воду руки…
– Не пейте, – раздалось сзади.
Я обернулся. Некромант силился подняться на локтях.
– Это мертвая вода.
Я посмотрел на влагу в своих ладонях. С усилием разжал пальцы. Вода вытекла тонкими струйками.
– А будет и живая? – прохрипел я.
– Будет. Чуть дальше. Вы узнаете…
Он приподнялся чуть выше и всмотрелся в мое лицо, щурясь от усилия.
– Знаете, я вас где-то видел…
Здрасьте.
– И неоднократно. Причем с каждым разом я вам все гаже и гаже.
– Нет, раньше…
– О чем вы?..
Но некромант уже снова спал.
Чего дались мне эти последние – километры? метры? – до Источника, лучше не вспоминать. Лучше, Хель побери, и не спрашивать. Мертвый родник пробудил невероятную жажду. В горло будто насыпали два пуда соли. Сердце бухало в самой гортани. Пот заливал глаза. Когда впереди блеснула долгожданная влага, ноги у меня уже подкашивались.
Завидев маленький пруд, я с радостным воем уронил свою ношу и спотыкающимися шагами кинулся к берегу. На четвереньках
Когда я, наконец, сообразил, чье лицо меня так напугало, я хрипло расхохотался. А потом упал у пруда ничком и пил долго и жадно, пил, пока из меня не полилось обратно. Живая вода была чуть солоноватой, солоновато-горькой, как в северных морях. Закашлявшись, я отер губы и снова вгляделся. Дно Источника испятнали разноцветные камни, и там, между камнями…. я взвыл и на карачках пополз назад.
– Не тревожьтесь, он здесь в полной сохранности, – прошелестело за моей спиной. Я крутанулся на месте, ожидая увидеть проснувшегося Иамена. Но голос принадлежал не некроманту.
Как я сразу их не заметил? Должно быть, слишком спешил напиться. В воде полоскал корни трухлявый древесный ствол. Возможно, когда-то дерево было ясенем. У подножия ясеня сидело три женщины. Нет, поправился я, одна взрослая женщина и две девочки. У старшей спутанные вороные пряди свисали на черные глаза. В волосах ее поблескивала седина, а на коленях лежала наполовину связанная рубашка из шерсти непонятного цвета. Девочки, устроившиеся по обе стороны от рукодельницы, были совсем маленькие, лет по пять-шесть, и, кажется, близняшки. На обеих – одинаковые темно-синие платьица с белыми кружевными воротничками, в косичках – синие бархатные банты. На земле перед девочками лежали грудки овечьей шерсти: черная перед левой, белая перед правой. Обе ловко сучили нитки тонкими пальчиками. Их – наставница, мать? – перенимала нити и, сплетая в одно черно-белое волокно, вывязывала петли рубашки. В рубашке не хватало обоих рукавов, и недовязан был низ. Судя по размеру, предназначалась она ребенку. Мальчику лет восьми.
Я ошарашенно замотал головой. Оглянулся на Иамена. Некромант спал, как ни в чем не бывало. На лице его застыла все та же блаженная улыбка.
Правая девочка встала и, отложив пряжу, подошла к спящему некроманту. Вторая последовала за ней. Только сейчас я сообразил, кого эти пигалицы мне напоминают. Серые глаза. Темные волосы. Мелкие, тонкие черты лица. Они могли быть его дочерями, или?..
– Это наш братик? – одна из девочек обернулась к сидящей под ясенем. – Он такой большой…
Я сжал кулаки. Для галлюцинации и женщина, и странные дети, и дерево – все это было слишком реально. Или я схожу с ума?
Вязальщица подняла голову. Волосы рассыпались, открывая изможденное лицо. Кожу ее, по-южному матово-смуглую, но сейчас очень бледную, исчертили морщины. Глаза смотрели тускло. Она заговорщицки улыбнулась мне, кивнула на свое рукоделье и сказала:
– Видите, я специально не довязываю рукава. И знаете что?
Она подозрительно заозиралась, будто в этих пустынных горах кто-то мог нас подслушивать, и закончила свистящим шепотом:
– Я довяжу, а потом распущу. Довяжу и распущу, и никогда до конца не довязываю. Так он нескоро придет сюда.