Дети на дороге
Шрифт:
– Не к кому, а куда. В Университет, – сказал Лёша.
Густые не по возрасту брови Миши поползли в удивлении вверх.
– Там так классно сейчас, – продолжал писатель, – одни первокурсники, из стариков нет никого. Похоже на настольный теннис в самолётном ангаре…
– А заочное отделение есть? – перебил его Миша. Ему покоя не давало отсутствие собственного высшего образования. Лёшу вовсе не радовал запуск рекламного администратора в юную университетскую среду, но тот, не дождавшись ответа, засуетился, принялся убирать со стола бумаги, захлопал многочисленными ящиками-дверцами.
– Пошли
– Пошли, – перебил согласием Лёша, пока администратор не продолжилделиться своими планами…
Шоколадовые шины и магазины нижнего белья; бутики и новый аспириновый вид; пиво и мороженое. Лёша не раз спрашивал себя, как он выдерживает подобные сочетания, в редкие моменты растянутые во времени, чаще – срочно, скорее, скорее, не успеем, перехватят сволочи-конкуренты, точные копии таких же рекламных сволочей вроде Миши-администратора, некоронованного нефтяного принца. Кажется, во всём агентстве Лёша был единственным, кто получал гонорары не у кассира, а у администратора. Лёша прибалтывал Мишу и тот шёл к кассе. Несостоявшийся писатель так и не научился просить денег. Impossible. Миша не считается. У него просить – как из заначки деньги взять.
Что же случилось с солнечным светом? Как будто Лёша не знал, что когда уходит девушка, особенно из-за другой девушки – всё не то и всё не так, тем более солнечный свет, матовый, проникающий на лестничную площадку сквозь стекло, мутное, но без дефектов. Тени ружья, однако, не было. Щурясь и хмурясь, Лёша увидел девчонку, непонятной ни возрастом, ни профессией, вечно околачивающуюся в агентстве. Впрочем, в руке у неё был веник, стало быть, или ведьма, или уборщица. Для уборщицы девчонка была слишком хорошенькой.
– Здравствуйте, – сказала она, пряча веник за спину.
– Привет, – скупо отозвался Лёша, не намереваясь продолжать беседу. Он обернулся – администратор всё ещё возился в своём кабинете.
– Вы оба так кричали громко, – продолжала девушка, неуверенно, как будто она была в чём-то виновата. – По всему подъезду слышно было.
– Давно не виделись, – счёл нужным пояснить Лёша. – Обрадовались друг другу.
Девушка засмеялась, звонко и солнечно, и теперь уже её смех разносился по всему подъездному колодцу, внушая ответную искренность и доверчивость. Лёша решился на разговорчивость.
– Ты здесь работаешь?..
– Ага. И учусь ещё, в училище, – она заговорщицки понизила голос. – Меня мама сюда пристроила. Хочет, чтобы я замуж вышла за хорошего человека выскочила…
– Твоя мама в заблуждении. С хорошими людьми здесь проблема, – заметил Лёша.
– Для неё «хороший» и «богатый» – одно и то же, – пояснила девушка.
– А-а… Тогда я в ауте.
– Денег нет? – безо всякого сочувствия спросила она.
– Вообще, – подтвердил он.
– А вы бы взяли и ограбили пункт обмена валют, – наивно предложила она. – Сами ведь писали…
Сдержав в себе порыв, выругаться, Лёша совершил это внутри себя. Потом пришло нечто подобное гордости за собственное творчество: надо же, какая-то уборщица в рекламном агентстве читала его рассказы!
– Как тебя зовут? – спросил он, сунув руки глубоко в карманы плаща.
– Ирина…
– Не
Лёша заткнулся. Удивительно вовремя он понял, что половину всех своих бед он рассказал малознакомому человеку и вот-вот расскажет другую половину. Чтобы как-то похоронить тему бед и несчастий, он произнёс, отвлечённо и бестолково:
– А что это у тебя под юбкой надето?..
– Велосипедки, – быстро произнесла девушка.
– И не жарко тебе в них?
– Не-а… Под ними-то ничего нет…
Она должна была или подмигнуть, или прищуриться, тем самым зафиксировать своё откровение в его памяти хотя бы на сегодняшний день, но по ступенькам гулко сбежал администратор Миша, не обратив никакого внимания на уборщицу – Ира немедленно принялась подметать подметённую лестничную площадку, подразумевая начальство во всех сотрудниках, начиная с копирайтеров.
ТРИ
Их было слишком мало для четырёх корпусов Университета, соединённых между собой. Но копирайтер Лёша и администратор Миша подоспели как раз к перемене; первокурсников хватило, чтобы заполнить и вестибюль, с изменённым солнечным светом, и крыльцо, объёмом равное армейскому плацу, и широкие ступени, и даже часть тротуара. Движущиеся на проезжей части автомобили отсекали от Лёши первокурсные звуки, слышимые им иногда во сне. В его воспоминаниях осталось лишь какое-то бетонно-монолитное гудение, невозможное для расслоения на части, а ведь именно в рознице и кроется самое интересное: кто с кем спит, кто, где пьёт или курит, кто кому, сколько должен и в какой комнате остался настольный хоккей.
Хотя хоккей – вряд ли. Это поколение, должно быть, равнодушно к настольным играм.
У металлического турникета Лёша незаметно для себя вставал на носки, словно готовясь воспарить над студентами, может быть для того, чтобы слить их и себя в единое целое, в безвозвратно ускользнувшую юность, где всё слишком красочно и умело, вырисовано, чтобы это можно было забыть навсегда.
– Она сказала тебе, что не носит трусиков? – спросил Миша, наклонившись, не то доверительно, не то потому, что шумели машины.
– Кто? – отозвался Лёша, высматривая в пёстрой массе Светлану.
– Значит, скажет, – убеждённо произнёс администратор. – Она за нами следит…
– Кто следит? – повторил Лёша. Свету он не нашёл, зато заметил солнечный зайчик, пущенный чьей-то рукой в лицо первокурснице, стоявшей на ступенях Университета.
– Ладно, я пошёл, – вздохнул Миша.
– Ага, – отвлечённо поддержал его Лёша.
Он продолжал своё трусливое наблюдение с акцентами на хорошеньких девушках. Поначалу ему казалось, что его интерес именно к студенткам подчинён его натуральной ориентации, но девчонки-первокурсницы вели себя несколько энергичнее первокурсников. Дело было не в движениях, скорее только в жестах, мимике – мелочах, едва различимых с противоположной стороны проспекта. После солнечной пустоты Лёшу озарила солнечная же радость оттого, что где-то там есть и его девушка тоже, пожертвовавшая ради него…