Дети на дороге
Шрифт:
Это была цитата. Нужно было или доигрывать до конца, или переписывать всё заново. Лёшу изумил не вид обнажённого тела, а обилие родинок; это возбуждало сильнее наготы, и превращало Светлану в совсем уж ребёнка… и ещё носочки: серые, с синей полоской на щиколотке…
Лёша выбросил белый флаг. Выбрал трусливую середину. В голове шумело и гудело, когда он, крадучись, приблизился к девочке и поцеловал в никому непослушные губы так, что родственники жены, узнай обо всём этом, тихо отправились бы в мир иной…
«Здесь холодно», – сказал Лёша, таким образом, цитату закончив…
Ближе
Лена ждала его на лавочке, – хоть что-то соответствовало традициям.
– Ленка, давай ты ко мне переедешь, – сказал Лёша, не выпуская её из объятий.
– Что?
– Или хоть сегодня – побудь сегодня со мной… если не занята…
Оказалось, что не занята. Детства в середине двора не обнаружилось, зато в квартире вовсю звонил телефон. Лёша усиленно не замечал его позывных; когда Лена, наконец, сняла трубку, он вышел на лестничную площадку, оставив приоткрытой дверь, слушал, как она говорит: «Нет, света, сейчас его нет… А я здесь, да… Что-то передать..?»
«Два дня», – подумал Лёша. Присаживаясь у стены. Он продвинул службу в конторе, не был в издательстве, не сдал статью. Удар в спину. Галя перешла к запрещенным приёмам…
– Ты здесь весь вечер собираешься просидеть? – Лена вышла к нему на лестничную площадку.
– Лен, а давай опять вместе жить, – сказал он. – Знаешь как: старый друг лучше новых двух, и всё такое… А Светка сама по себе и отстанет, повзрослеет – вон, видишь, она твой голос в телефоне услыхала…
– …и будет весь вечер огрызаться на родителей, а потом проплачет всю ночь в подушку, – завершила Лена.
– Ты же сама говорила, что у неё это пройдёт.
– А ты меня послушался…
– В конце концов, послушался, – сказал он. – Лучше поздно. Чем никогда… А..?
… стрелу назад,
на циферблате лет я передвину…
После сцены в доме Светка обиделась. Лёша думал, она от стыда на глаза ему не показывается. А она обиделась. Не звонила. Не просила новых порций сказок и повестей. Помириться с ней было пустяковым делом: в круглый бокал он напустил сигаретного дыма поверх красного вина, а она в изумлении наблюдала, как дым неохотно покидает бокал – и всё это напоминало поверхность далёкой планеты.
Через некоторое время – пусть будет через два дня – Лена, посмеиваясь, рассказала мужу, как Света заставила своего отца повторить то же самое у них дома, на кухне – так смешно было…
И правда смешно. Леша так смеялся, что перемешал страницы машинописного текста и долго потом не мог собрать их в нужной последовательности.
Итак, они помирились, но требовалось какое-то разрешение на креативном уровне, более доступном, чем поверхность далёкой планеты.
На уровне Города.
Девятый этаж четвёртого общежития Университета называли «Зоной Свободного Ведения Огня». Там обитали одни наркоманы, и делать можно было всё, что угодно, – но и за жизнь посетителей ответственности никто не нёс. Для выпускников универа ЗСВО становилось всё общежитие, это было больше чем просто традиция. Содержимое двухкорпусной двенадцатиэтажной
Славик Кайдашов, малооригинально прозванный обществом «Рыжий», принадлежал к старшему эшелону студенческой прослойки. Рыжий был уверен в том, что действительно талантлив тот, кто сумеет проявить свои способности, оказавшись на необитаемом острове в качестве потерпевшего кораблекрушение; думал он так совершенно серьёзно, говорили, что она даже из-за этого своего мнения задвинул карьеру режиссёра видеороликов.
Лёша сильно сомневался в наличии портативных пишущих машинок на необитаемых островах, но если здесь уже есть «Весёлые Каникулы…», то пусть будет и «Вечер в Общежитии» за карточным столом, где по случайному совпадению оказались он, Рыжий, Светлана и еще одна студентка-третьекурсница, Настенька Серебрякова, девушка с разноцветными глазами, которыми она стреляла в сторону Рыжего так, как если бы незадолго до этого они переспали.
Правильнее было бы сказать, что играли втроём, так как Света была перевозбуждена уделённым ей вниманием обитателями четвертого общежития. Настенька, как опытный психиатр со стажем в три курса, подтвердила, что это – нормально и в доказательство привела массу примеров из жизни.
Универ был знаком с Лешиными бреднями о Городе. С картами в руках Рыжий говорил, что у каждого есть свой город – и только у Леши хватило терпения облечь свою мечту в завершённую форму…
– … не до конца, – говорил Славик.– Пока ты не нарисуешь – на стене, на полу, на потолке – чёткую схему всего Города, пока не распишешь биографию каждого жителя…
– Светочка, у тебя туз, значит всё твоё, – прервала его Настенька, кажется, единственная, кто тщательно следила за игрой.
– Нет, – возразил Лёша. – Мне нужен сущий пустяк…
– Всего-то? – усмехнулся рыжий.
– Кто-то должен верить в существование моего Города. Кто-то, кроме меня самого…
– Слава, у тебя двух карт не хватает, – осторожно напомнила Настёна.
– Интересно, Господь Бог мечтал стать, например, Адамом, или каким-нибудь Каином, или Авелем, – задумчиво проговорил Рыжий, вынимая недостающие карты из рукава…
Вполне естественно и обычно Лёша переспал со Светланой в одной из комнат общежития после классической вечеринки с дискотекой в холле, а потом он ей рассказывал о самой большой своей мечте, – о Городе, всё то, чего Света прежде не знала. Она слушала его, завернув одеялом ноги. Склонившись вперёд, уложив руки на стройные голени, слушала и смотрела большими глазами с дымкой очарования в них. Ему казалось, что она воспринимает это все как очередную сказку, – Света действительно не всё поняла. У неё был небольшой комплекс из-за возраста, так как близких подруг у нее не было, а из всех родственников Лёшиной жены она была самой юной. Он довёл ее до слёз своими рассказами о Городе, Светлана думала, что он её бросит, раз она ничего не понимает, – он убеждал её в обратном, что всё не так на самом деле, но впредь бывал осторожен в своих разъяснениях.