Дети вечного марта. Книга 2

Огнева Вера Евгеньевна

Солька не сразу смогла вырваться, но таки оттолкнула любвеобильное пьяное чудовище, да еще и по роже дотянулась.

— Свинья! Нажрался, так веди себя прилично.

— А что я? Подумаешь, живой воды хлебнул.

Лешак поболтал бутыль, в ней еще оставалось. Солька опять переменилась в лице. Только в другую сторону — донельзя озадачившись. А Зеленый, вытащил смятую шишку из горловины, еще раз болтнул посудину и приказал:

— Эй, конь ушастый, отойди от птицы! Отойди, говорю.

Пока Апостол раздумывал, прикрыть собой Цыпу,

либо, в самом деле, отодвинуться, золотоволосый набрал в рот жидкости из бутыли и фукнул на курицу. Брызги полетели маленьким искристым водопадом. Саня опустил, задышавшего уже ровно и глубоко, Эда на траву и кинулся к повозке. К ней же пришатался Зеленый, постоял, пьяно пялясь, на то, как Цыпа тужится, кивнул сам себе и, объявив Шаку, что теперь, де, курице сил хватит, отвалил в сторону Фасольки, но на полшагу споткнулся:

— Эй, ты, с когтями! Тащи птицу под дубок, да подержи навесу, в траву не клади. У меня тут… водятся всякие.

— Без тебя знаю, — огрызнулся Саня, подхватил Цыпу в охапку и унес в указанном направлении.

Крона над головой оказалась такой плотной, что вновь пошедший дождь ее не промокал. Медленные вялые, тяжелые струи стекали с листа на лист, барабаня где-то вверху, как по крыше. По контуру стояла сплошная водяная завеса.

— Видишь, как все здорово получилось. Сухо, тепло. Поднатужься, Ципочка.

— Саня… я думала. Саня… мы… О-о-о! А-а-а-а!

— Ага, покричи. Не так больно будет.

— Как хорошо, что ты вернулся. О-о-о!

Она так исхудала, что и напрягаться не надо было. Саня взял ее под коленки и придержал, как держат маленьких детей над горшком.

— Давай, девочка, чуть-чуть осталось. Ты же можешь. Тебе дышать не тяжело?

— О-о-о-о! А-а-а… Ик!

Это ик сотрясло сухое, измученное Цыпино тело до самой макушки. За ним последовало громкое чмоканье. Тяжелое кожистое яйцо выскользнуло из чрева роженицы и плюхнулось в мокрую траву. Сразу пропала невыносимая вонь. Черты лица Цыпы разгладились. И Саня подивился, неожиданно явившейся красоте.

— Какая ты молодец. Цыпочка! Шак! Неси простынку и плед тоже. Сейчас мы тебя переоденем, завернем…

— Где мой ребеночек? — Цыпа начала вырываться.

— Здесь, не волнуйся, — успокоил подбежавший Шак. Вместе с Саней они стащили с нее мокрую холодную одежду, завернули в сухое. Шак выкатил из травы новорожденный болтун.

— Где? Покажи мне его, — потребовала курица.

— Смотри, — без тени брезгливости Апостол взял в руки мертворожденное яйцо, которое чуть не убило мать, и поднес к ее лицу.

— Дай мне, я его согрею. Шак, должна же я родить хоть одного живого ребенка!

— Сейчас, моя девочка. Я его только заверну.

И в самом деле, запеленал болтун в чистую тряпку и подал матери.

Полуживой собака, между прочим, успел натянуть над второй повозкой чистый полог. Цыпу перенесли туда и оставили. Пусть поспит. Сами они и под дождичком… хотя, есть же дубок. Вонь странным образом успела выветриться.

Шак говорил, что она обычно несколько дней висит в воздухе. Но, наверное, тут места были особенные.

Золотоволосый господин буйного зеленого царства спал тут же, обняв дерево. Рядом валялась пустая бутыль. Фасолька с сожалением перевернула ее и потрясла, убедиться, что — все.

— Что, росиночка, и тебе напиться захотелось? — хохотнул Шак. Он нервно развеселился, хотя Саня видел, едва держится на ногах. Пока, значит, господин кот по границам путешествовали, Шак над Цыпой сидел. А еще раньше уводил повозки от медведей, а еще раньше — от Пелинора.

У собаки наискось по шее тянулась багровая ссадина — след захвата. Эда шатало. Его усадили, привалив спиной к стволу, Шак еще потоптался, повозился и вдруг рухнул рядом с собакой. Саню кинулся к нему.

— Стой, котик, не трогай его. Он просто спит, — остановила Фасолька

— Да ну. Упал…

— Котенька, миленький, он же чуть сам над Цыпой не умер. И Эд. А я тебя звала.

— Я не слышал.

— Я не голосом звала. Сидела и думала о тебе. Ты же нашел нас, значит, услышал. И о Цыпе думала.

— Что случилось в крепости? Почему вас Пелинор выгнал? Или вы сами уехали?

— Какой там сами! Нас среди ночи похватали. Сначала Шака вывели, потом Эда. Я уже в телеге лежала. Связали всех.

— А дальше?

— Дальше, довезли до опушки княжеского леса и оставили. Зато на каждом перекрестке нас ждал медведь, чтобы дорогу не перепутали. А потом мы чуть на плешь не заехали. В обход две дороги, и на каждой по кибиту. Я голову юбкой замотала, чтобы не видеть. Кричала, наверное. Ничего не помню. Эд позвал волков. Только их очень мало в медвежьем краю водится. Пришли трое, стали отвлекать медведя. Да что бы они одни сделали! И вот… Цыпа. Она почирикала, и прилетел… я не знала, что такие птицы бывают.

— Селяне клянутся, что — дракон.

— Орел. Гигантский.

— Такой большой, что медведя уволок? — хохотнул Саня.

— Вот ты смеешься, а я думаю, если бы он захотел — унес бы. Но он только за уши кибита рванул, волки довершили. Мы проехали. Ой, а потом я все цветочки из головы повыдирала. За нами же еще медведи гнались. Правда, обыкновенные.

— В деревню голубь прилетел от Пелинора. Князь велел задержать вас, до особого распоряжения.

— Санечка, может я и ошибаюсь, только мне кажется, что он не хотел нам зла… не знаю.

— Ага, а медведи сами по своей воле вас гоняли?

— Ты как человек рассуждаешь. Младшие братья же только самые простые приказы понимают. Велел им Пелинор нас ловить, вот они и ловили.

— Так чего же он хотел?

— Тебя на Границе оставить. Ну, может, еще Эда. Только Эдвард…

— Знаю, отказался. Кто он?

— Кто, кто?

— Эд.

— Младший сын какого-то князя. Вся его семья погибла. Больше я ничего не знаю.

Фасолька не лгала. Она действительно не знала.