Детство Ромашки
Шрифт:
Люди, стоявшие на балконе, зашумели, расступились, и у перил появился Максим Петрович. Я сразу узнал его. Он почти не изменился за этот год. Таким же ежиком пыжились серебристые Ot седины волосы над чистым широким лбом, так же сух и пронизывающ был его взгляд. Разве что брови залох-матились и посерели да усы стали толще, пушистее. На нем и рубаха была та же — темная, с вылинявшими до желтизны плечами. Наклонившись над перилами и вытирая паклей черные руки, он спокойно заговорил:
—Не к лицу вам, господин Долматов, пугать простой народ. Обижать,
Долматов привстал было с сиденья, но кто-то из толпы метнул осколок кирпича и угодил коню по ляжке. Тот затанцевал в оглоблях, вздыбился и рванул в ворота. Вслед тарантасу засвистели, закричали, заулюлюкали. А Акимка, подняв руку к балкону, замахал картузом, закричал:
—Тятька, тятьк!..
27
—Ромашка! — воскликнул Максим Петрович и, отшвырнув паклю, сбежал с балкона, схватил меня за плечи.— Как ты тут оказался? Да что ты! И Наумыч приехал? Ну, разодолжили! Аким, разыщи Куприяныча, скажи, что я домой ушел.
Максим Петрович расспрашивал меня про бабаню, Ибра-гимыча, Пал Палыча, а слушая, нетерпеливо, по-Акимкиному, перебирал плечами и приговаривал:
—Славно, славно!..
Когда я сказал, что мы с дедушкой в Осиновке проездом, повидаемся и тронемся в Семиглавый Map, он спросил:
—Это зачем же? — И его мохнатые брови насупились.
—За горкинскими нетелями,— ответил я.— Купил Горкин их у какого-то Овчинникова целое стадо, а дедушка подрядился перегнать его до Волги, до слободы Покровской. Дедушка поначалу не хотел ехать, а тут Ибрагимыч привез письмо от-Царь-Вали, и в нем наказ, чтобы в Семиглавый непременно ехали. Там дядя Сеня Сержанин, и с ним надо повидаться.
Всему этому Максим Петрович несказанно удивился. Вернулся Акимка, и мы пошли домой.
По дороге Максим Петрович расспрашивал про Балаково, рассказывал, что он знал о балаковских делах и людях;
—Александра Григорьича я знаю. А вот про какого-то Чапаева Григория наслышаны мы тут. Не знаешь ли его? Знаешь? Славно!.. А Зискинд, значит, в Балакове всей жизнью заворачивает?
Я рассказал, как перед отъездом Горкин вызвал Зискинда, чтобы заверить доверенность дедушке на получение нетелей. Максим Петрович рассмеялся:
Нетелей вы не получите ни по какой доверенности. Видал казака-то у мельницы? Он из этого самого Семиглавого. За главного там: не то староста, не то урядник. Отряд молодых казаков при нем. Нас из Балакова тогда прямо в Семиглавый Map привезли. Селишко маленькое, но при станции. Мы было с Акимкой и дом для жилья там облюбовали, но этот казачина Долматов
Не хитрее, а устали мы тогда,— заметил Акимка.— И мамка захворала, а то бы...
Помолчи, Аким! Сколько раз тебе внушать? Не перебивай, когда старшие говорят.
Да рассказывай уж,— недовольно бросил Акимка.
Ну вот, расспросил Долматов, на что я горазд, что умею, знаю. Знаю, говорю, кое-что: на флоте служил, машинист. А у его тестя вот тут, в Осиновке, мельница, и машинист позарез нужен. Посидел Долматов со старшим полицейским, что нас из Балакова сопровождал, потолковал, да в те же рыдваны — да и примчали в Осиновку.
Тятька! — полушепотом воскликнул Акимка, схватив отца за рукав и чуть приметно показывая на мост, к которому мы спускались.
На мосту, широко расставив ноги и уперев руки в бока, стоял Долматов. Пуговицы на мундире, пряжка ремня, рукоять шашки и кольца на ножнах взблескивали на солнце.
А ну-ка, ребята, в сторонку! —Максим Петрович скосил глаза на промоину, над которой свисали ветви ивы.— Укройтесь там.
Тятька,— изменившимся, глухим голосом произнес Акимка, и плечи у него приподнялись.— Тятька, с тобой я...
—Кому сказал?! — сурово промолвил Максим Петрович. Акимка растерянно посмотрел на отца и потянул меня за
рукав, пятясь к иве.
Сквозь листву и ветви мы с Акимкой видели, как Максим Петрович, не замедляя шага, спускался к мосту. Вот он взмахнул рукой и весело крикнул:
—Не меня ли дожидаетесь, господин Долматов?
—А кого же мне еще дожидаться? — вызывающе отозвался тот.
Акимка, пометавшись и постонав, словно у него страшно болели зубы, вдруг пригнулся, схватил коричневый угловатый голыш, выскочил из промоины и, всовывая голыш в карман, солидно, не торопясь, вразвалку направился к мосту.
Неожиданная встреча с Долматовым меня почему-то не озадачила и не испугала. Я будто ожидал ее. Высказанная им на мельнице угроза «порубать» всех от старых до малых медленно осознавалась мною. А затем как-то сразу, в одно мгновение представилось, что ведь Долматов сейчас, может быть, выхватит шашку и рубанет Максима Петровича. И нам с Акимкой Максим Петрович велел спрятаться для того, чтобы мы, малые, уцелели. «А пусть рубает!» — про себя крикнул я. Крикнул всем своим существом и выскочил из промоины.
Но на мосту будто ничего не происходило. Долматов заносил ногу на подножку тарантаса, дожидавшегося его по ту сторону моста. Акимка с отцом, одинаково опершись локтями на перила, стояли и словно наблюдали, как Долматов собирается подняться в тарантас. Долматов опустился на сиденье, обернулся и, вскинув руку с вытянутым пальцем, предупреждающе крикнул:
Еще раз говорю: удались из Осиновки! Сроку жизни тут тебе двадцать четыре часа, до завтрашнего вечера!
Строговато! — громко и насмешливо откликнулся Максим Петрович, отрываясь от перил и двигаясь к тарантасу.— Такого решения суды их императорского величества злейшим врагам престола не выносили.