Детство в девяностых
Шрифт:
— Да пошёл он… — процедила она сквозь зубы. — Дурак! Я его не любила никогда.
— Но ты же с ним целовалась!
— Ну и что? Мало ли, кто с кем целовался…
— Так, подожди, и ты призналась Артуру? — интонации Ирки стали настороженными.
— Да, — последовал ответ, — Вчера, на костре… Помнишь, я тогда потеряла заколку, а у него фонарик был? И мы пошли её с ним искать…
— И что Артур тебе ответил?
— Ну… пока ничего конкретного. Сказал «посмотрим»…
— Знаешь, Лара, не питала бы ты
— Я не знаю… — Лариса сконфузилась. — Может, ты и права. Но… Блин, я не знаю, как это объяснить, чтобы ты поняла… Я и сама себя иногда не понимаю…
И, помолчав, пропела:
— Эти мысли-птицы
Строят гнёзда над пустотой…
Я хочу сейчас забыться,
Чтобы стать, наконец, собой…
Глава 19
Пятого августа родители Даши, отгуляв свой летний отпуск, засобирались обратно в Москву.
— Девку свою возьмёте, чтоль? — напрямую спросила их баба Нюра.
Галина, занервничав, отвела взор. Тихо, чтобы не услышали посторонние, пробормотала:
— Нет, мам, не в этот раз… Понимаешь… Обстановка там, ну, в общем, напряжённая… Мы в следующий раз заберём её, но теперь…
Дед Лёша демонстративно вошёл в спальню, где происходил этот разговор. Агрессивно глядя дочери в в глаза, сел на стул.
— ПОслушай, Галя! Мы дОлгО вхОдили в твОё пОлОжение… Но теперь предел, ёлки-мОталки! — он возвысил голос, — Ты её рОдила!.. И ОтветственнОсть, будь дОбра, неси сама!..
Шея и лицо деда Лёши налились кровью. На некрасивом лице Галины сполохом промелькнул испуг. Она кинулась к отцу, принялась лихорадочно гладить его по спине и рукам.
— Папа, папа, послушай… Только месяц! Только один месяц!.. — частила она, моргая глазами, — Ну хорошо, не месяц — две недели!.. Через две недели мы Дашу заберём!.. Дай нам хоть свекровь подготовить, она же съест меня живьём, ты понимаешь — съест!..
Обещания и мольбы младшей дочери несколько смягчают стариков. Дед Лёша поднялся со стула.
— ЛаднО, Галя. Но, ежли и тОгда вы её не заберёте — привезём тебе её сами сО старухОй в МОскву!..
Даша не слышала этого разговора. По поручению бабы Нюры она пошла в сельпо за сушками и шоколадными пряниками к чаю, и, стоя в очереди и болтая с Володей, который стоял там же с авоськой, даже не подозревала, что дома в этот самый момент решается её судьба.
— Вот как из армии вернусь, женюсь на Ларе, — блаженно улыбаясь, мечтал Володька, — Дом новый построю, хозяйство заведём…
— Да какое с Лариской хозяйство? — смеялась Даша. — Она же ничего делать не умеет!
— Я сам всё буду делать. И работать сам буду, а на досуге — шкатулки резные буду разрисовывать цветами всякими… На одной, скажем, жар-птица будет с опереньем золотым; на другой — цветы-незабудки
Он говорил это с таким неподдельным детским восторгом, но Даша почему-то обиделась. Ей вдруг захотелось сказать ему что-то колкое, едкое, захотелось одним ударом разрушить его наивные мечты.
— Да не будет этого! — резко оборвала она размечтавшегося Володьку. — Как ты, такой большой, можешь быть таким глупым?! Ну не любит она тебя! Она влюблена в другого, а ты ей на фиг не нужен!
Володя помрачнел.
— Это правда? — тихо спросил он.
— Да, ёлки-моталки, конечно, правда! — проворчала Даша, копируя деда Лёшу.
Блаженная улыбка медленно сползла с его лица. Понурив голову и опустив плечи, Володя уныло побрёл прочь из магазина. Даше было нестерпимо жалко смотреть на него, и она уже пожалела, что сказала ему об этом.
— Ну не переживай ты так, — выпалила она, догнав его. — Ну, хочешь, я заменю тебе Лариску?
Это вырвалось у неё случайно. Она даже не сразу поняла смысл своих слов.
— Сестрёнка, подумай, что ты говоришь — ты же ещё ребёнок…
— Ну и что? Я ведь потом вырасту!
— Понимаешь, я к тебе очень хорошо отношусь, — Володька с трудом подбирал слова. — Будь ты лет на пять постарше, я бы, может, с тобой гулял, а не с ней… Да нет, дело не в этом… Я люблю тебя, но как брат…
— Любишь? — спросила Даша, глядя ему в глаза.
— Конечно, люблю. Ты всегда была и остаёшься для меня любимой сестрёнкой…
И Володя, наклонившись, вдруг нежно поцеловал её в лоб. Даша не ожидала этого жеста, но поцелуй этот братнинский вдруг словно что-то перевернул в ней, каким-то ясным, спокойным теплом заливая всё её существо. Поддавшись первому порыву, она с силой обняла Володю за шею и поцеловала прямо в губы, и в ту же секунду, вся красная от смущения, стремглав побежала прочь.
Глава 20
На ужин тётка Людмила пожарила молодой картошки с огорода. Поставив чугунную сковороду в центр стола, дала всем по ломтю чёрного хлеба. Жареная картоха — не пшёнка на воде: уплеталась за милую душу, только за ушами тряслось.
Дашин папа, которого в семье его тёщи, бабы Нюры, за глаза называли «пентюхом», неловко поддевал вилкой шкворки, пытался балагурить, чтобы хоть как-то разрядить обстановку после недавнего конфликта.
— И, значит, вызвала его жена сантехника… — рассказывал он, еле сдерживась от распиравшего его смеха, — Что это, говорит, унитаз так засорился, что — я извиняюсь, не за столом будь сказано — говно не смывает, и вода не уходит?.. Оказалось, там чулок застрял…