Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
– Почему она избегает меня? – спросил Ольвин Рангулу. – Что я делаю не так?
Сестра помолчала. Печально, с упреком, вздохнула:
– Ты мог выбрать любую. Любая охотно была бы с тобой, но ты выбрал эту! – И, видимо, не желая больше расстраивать Ольвина, примирительно добавила: – Очень молодая. Ничего, привыкнет.
Раздались ее шаги. Рангула вышла и присела рядом с Луури, обняв ее за плечи.
– Мужчины не любят, когда девушка так себя ведет. Будь с ним поласковей.
Необычно и неприятно было все: и то, что Рангула сидела так близко, и то, что она стала свидетельницей этой размолвки с Ольвином, и то, что теперь говорит, – Луури хотелось
Все же она вернулась в постель и была безумно благодарна Ольвину за то, что он просто нежно обнял ее, не ища близости. И, поцеловав в висок, не сказал ни слова упрека, не задал ни одного вопроса.
Утром она ушла в лес к Учителю.
Но рядом с Учителем ей стало не хватать Ольвина. Она заскучала по нему и постоянно возвращалась к нему в мыслях. В голове царила полная неразбериха, и внимание почти не подчинялось ее воле. Это было невыносимо! И когда в очередной раз она заметила, что опять отвлеклась и Учитель молча смотрит на нее, выжидающе и строго, у нее уже не было страха, чтобы спросить у него:
– Когда же это пройдет, Учитель!?
Он помолчал. Она даже думала, что не получит ответа, но Горвинд произнес:
– Ты впустила в себя огонь. Он не покинет тебя до тех пор, пока в твоей душе будет оставаться пища для него. Может пройти жизнь, и не одна.
Вместо того чтобы отрешиться от забот о будущем, ее душа разделилась надвое: одна половина принадлежала теперь Ольвину, другая – по-прежнему – учению Горвинда. И обе будто противостояли друг другу, раздирая ее разум: Любовь или Знание? «Почему вы не можете примириться?! Мне необходимо ваше согласие!» Но две половинки души все не примирялись и словно вели безудержный, неистовый спор. То одна часть ее существа упрекала: «Зачем ты пошла к Ольвину? Зачем? Что толкнуло тебя: любопытство, минутный порыв, слабость?! Что дал тебе этот новый опыт?!» То вступала другая: «Ты не валькирия и никогда ею не станешь! Что тебе Знание? Как ты будешь жить без Ольвина?!»
Но теперь ей было не до Ольвина. Нет, она вовсе не хотела с ним расставаться! Но хотя бы несколько дней уединения, чтобы привести мысли и чувства в порядок! И Ольвин не появлялся. Луури была уверена – это потому, что он сердцем слышит ее и дает время подумать и успокоиться.
Она ушла в глубину леса, к своим соснам. Учитель не возражал:
– Тебе необходимо побыть в уединении. И принять решение.
…Ее сосна дышала покоем и дарила силу. Меж корней, в некогда ею же устроенном ложе, было сухо, тепло и уютно. На высоте детского роста из щели коры трогательно выглядывал высохший и пожелтевший земляничный букет. На некоторое время вернулись ощущения детства: безмятежность и доверие к миру. Очень хотелось, чтобы это ощущение длилось подольше, но слова Учителя «принять решение» держали за сердце: речь шла о выборе между ее любовью к Ольвину и Знанием, даруемым Горвиндом.
Она провела под сосной около двух дней. Почти все время лежала меж корней, свернувшись клубком. Два раза ходила к ручью напиться и возвращалась обратно. В какой-то момент, в полудреме, поняла, что Ольвин пришел к землянке что-то сообщить Горвинду, и порадовалась, что находится не там: вряд ли ей достало бы сил противостоять своим чувствам. Они сейчас очень мешали принять решение.
На исходе второго дня, когда Луури стало казаться, что смятение души достигло своего пика и подкрадывается отчаяние от невозможности сделать выбор, ее сознание будто отделилось от тела, и она увидела себя со стороны –
И третья мысль, принесшая дополнительное страдание, обожгла ее: в эту борьбу отныне каким-то образом вовлечен и Горвинд, ее Учитель.
Когда она вернулась, Учитель сидел возле землянки. Похоже, он ждал ее. Луури подошла и без слов уселась рядом. Некоторое время молчали.
– Приходил Ольвин, – сообщил Учитель. – У него гости из поселка.
«Я должна привыкнуть, – сказала себе Луури еще у сосны, – что Ольвин уйдет из моей жизни!» Поэтому она показала взглядом, что приняла сообщение к сведению, но спрашивать ни о чем не станет. Чуть не расплакалась, но сжала губы и взглянула на Учителя твердо. Горвинд смотрел на нее изучающе. Задумчиво покивал головой.
– Посмотрим, посмотрим, – тихо сказал сам себе и поднялся. – Уходим к морю. Возможно надолго – прихвати еды и теплый плащ. Свои вещи я уже собрал.
Конечно, она ждала Ольвина. Луури хорошо, слишком хорошо помнила каждый его жест, его глаза и руки, его открытый смех. В эти мгновения она едва удерживалась от слез. Но Учитель был рядом. И если не хватало его ободряющего взгляда, просто касался рукой ее головы – и боль отступала, появлялись сила и уверенность. Огонь нестерпимо жег, но своего решения Луури не меняла: ее путь – это путь Знания.
Иногда она спрашивала себя: почему Ольвин не появляется, о чем они говорили с Горвиндом у землянки, пока ее не было? Но тут же гнала все вопросы прочь!
Однажды вечером на тропе, ведущей от моря к дому, появился всадник. Луури не сразу поняла, что это Ольвин. Стрелой вылетев из леса на берег, он стал в большой тревоге оглядываться, поворачивая лошадь то вправо, то влево. Лошадь была в пене, хрипела и нетерпеливо перебирала ногами.
Луури тронула сидящего рядом с ней Учителя за плечо. Увидев Ольвина, Горвинд тут же вскочил и побежал ему навстречу, окликая:
– Ольвин, я здесь!
Всадник… бег… страх… Сердце Луури провалилось куда-то вниз, замерло, и давно забытый голос отца выплыл из каких-то неведомых глубин памяти: «Беги, малыш, беги и прячься!» Что это? Что случилось?!
Она издали, не смея двинуться с места, смотрела, как Учитель приблизился к Ольвину, как Ольвин, возбужденно жестикулируя, что-то говорил ему, свесившись с седла, как Учитель схватил лошадь под уздцы, чтобы она не металась и дала им говорить, как Ольвин показывал одной рукой в сторону леса и берега по направлению к поселку и, приложив другую к груди, все пытался в чем-то убедить Горвинда, а тот отрицательно качал головой. Наконец Ольвин кивнул в сторону Луури, а Учитель, обернувшись, призывно махнул рукой.
Она подошла на трясущихся, непослушных ногах и встала рядом с Учителем, не решаясь взглянуть на Ольвина.
– Скажи ей! – У него был такой измученный голос, что она подняла глаза: нет, он пришел не за объяснениями, его привела какая-то беда или что-то еще, не понятное пока Луури, но внушающее ей глубокий страх.
– Ты уйдешь с ним! – сказал Учитель непривычно жестко и кивнул: мол, иди сейчас же.
«Нет!» – она молча покачала головой и отступила назад.
Ольвин смотрел умоляюще, Горвинд просто ждал.