Девушка из кошмаров
Шрифт:
Глава 13
В доме царит гнетущая тишина. Я замечаю это, как только вхожу. Помимо меня здесь нет ничего, ни живого, ни мертвого, и этот факт почему-то вызывает у меня не чувство спокойствия, а больше его иллюзию. Глухо и так обыденно раздаются звуки шепота, щелчка закрывающейся входной двери и скрипа половиц. Или, возможно, только кажется так, потому что у меня возникает такое чувство, будто бы я завис во время крушения поезда. Вокруг меня все крошится и кажется непонятным, и что в таком случае необходимо вообще предпринимать. Томас
С матерью я перекинулся не больше пяти слов с последнего ее аргумента насчет отслеживания Анны в аду, поэтому, когда я прохожу мимо кухонного окна и замечаю ее во дворе, сидящей со скрещенными ногами перед промокшей насквозь черемухой, я чуть ли не подпрыгиваю. Она в легком летнем платье, а вокруг нее насчитываю несколько белых свеч, кажется, всего три штуки. Дым, возможно исходящий от ладана, поднимается вверх и рассеивается. Я не распознаю это заклинание, поэтому выхожу через заднюю дверь. Нынче ее заклинания носят больше шарлатанский характер, и только при особых обстоятельствах она выкроит время, чтобы заняться ими в личных целях. Хотите, верьте, хотите, нет, но если сейчас она пытается привязать меня к дому или связать руки, чтобы я не причинил себе вред, то я съезжаю отсюда.
Когда я приближаюсь, она молчит и даже не поворачивается, когда моя тень падает на нее. Фото Анны опирается на ствол дерева. Она принадлежала одной из газет, которую я вырвал этой осенью. Я всегда ношу ее с собой.
— Откуда она у тебя? — спрашиваю.
— Я достала ее утром из твоего бумажника, перед тем как ты ушел с Томасом, — отвечает она печальным и в тоже время спокойным голосом, слегка оттеняя заклинание, которым она сейчас занята. Рядом с ней мои руки слабеют. Я уже был готов вырвать фото из ее рук, но все мое желание просто просачивается сквозь пальцы.
— Чем ты занимаешься?
— Молюсь, — просто отвечает она, и я опускаюсь рядом с ней на траву.
Ровный столп огонька свечи, взимающийся вверх, выглядит тонким и таким неподвижным. Поднимающийся над маминой головой ввысь дым, который я заметил раньше, шел из куска янтарной смолы, заранее расположенного на плоском камне и пылающего мягко-синим и зеленым цветами.
— Это поможет? — спрашиваю. — Она почувствует это?
— Не знаю, — отвечает она. — Возможно. Наверное, нет, но я надеюсь на обратное. Она так далеко отсюда. За пределами досягаемого.
Я молчу. Она достаточно близка ко мне и сильно связана, чтобы найти дорогу обратно.
— У нас есть ключ к решению, — отвечаю. — Это атаме. Мы могли бы воспользоваться его помощью.
— Каким образом? — ее голос обрывается; лучше бы ей не знать об этом.
— Он может помочь открыть дверь. Или, возможно, он и является этой дверью. Мы могли бы попытаться, — я трясу головой. — У Томаса лучше получается объяснять, но сейчас у него не выйдет.
Мама вздыхает, опуская взгляд на фото Анны. На ней изображена девушка шестнадцати лет, с темно-коричневыми волосами, белой блузой и улыбкой на лице, что шло вразрез с ее дальнейшими событиями.
— Я знаю,
Я киваю. Это лучшее, что у меня есть, и действительно большее, что я могу просить. Не поворачивая головой, она делает глубокий вдох и одним махом задувает все свечи, что вызывает у меня улыбку на губах. Когда я был ребенком, она постоянно использовала этот старый ведьмовский дешевый трюк. Затем она тушит янтарную смолу и берет фото Анны. После этого возвращает ее мне назад. Когда я убираю ее в бумажник, она достает тонкий белый конверт, который был зажат коленом.
— Сегодня пришло почтой, — говорит она, — от Гидеона.
— Гидеона? — рассеяно переспрашиваю я, принимая конверт.
Это немного странно. Обычно, когда он посылает мне почту, это или огромный пакет книг, или мамины любимые, покрытые шоколадом оладьи. Но когда я открываю его и высыпаю содержимое на ладонь, то вижу перед собой старую размытую фотографию.
Вблизи я слышу, как щелкает друг об друга воск, когда мама собирает свечи. Она что-то мне говорит и, пока бродит вокруг дерева, задает какие-то неясные вопросы, стряхивая пепел янтарной смолы с камня. На самом деле, я не слышу, что она говорит. Все, что мне остается делать — это смотреть на фото в своей руке.
На ней изображена облаченная в мантию и с накинутым капюшоном фигура, стоящая перед алтарем. Позади него заметны другие фигуры, точно также одетые в красные одежды. На ней я узнаю Гидеона, исполняющего ритуал, с моим атаме в руках. Но не это заставляет меня напрячься. А то, что остальные фигуры на фото, по-видимому, тоже держат в руках атаме. Как минимум, на картинке я насчитал пять таких же идентичных атаме.
— Что это? — спрашиваю, и показываю матери.
— Это Гидеон, — рассеянно отвечает та, а затем останавливается, когда замечает другие атаме.
— Я знаю, что это Гидеон, — говорю я, — но кто такие остальные? И чьи, черт возьми, эти атаме? — я указываю пальцем на ножи.
Я хочу верить, что это всего лишь фальшивые ножи. Подделка. Но почему? И что, если это не так? Существуют ли другие, такие же, как я, убивающие мертвых? Почему я не знал об этом? Такая мысль пролетает в моей голове первой, а затем проносится вторая: возможно ли, что я смотрю на создателей атаме? Но это не может быть правдой. По мнению моего отца, а также Гидеона, атаме в буквальном смысле считается древней, чем сама земля.
Мама до сих пор пристально разглядывает фото.
— Ты можешь это объяснить? — спрашиваю я, хотя очевидно, что она не может этого сделать. — Почему он отправил ее мне? И без каких-либо объяснений?
Она наклоняется и поднимает разорванный конверт.
— Я не думаю, что это его рук дело, — отвечает она. — Адрес принадлежит ему, но не почерк.
— Когда ты в последний раз разговаривала с ним? — интересуюсь я, снова допуская, может, с ним что-нибудь случилось.
— Вчера. С ним все в порядке. Он не упоминал об этом фото, — она смотрит на дом. — Я позвоню ему и расспрошу.