Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
Что вам понадобилось, сердцерезы?
Когда солдатик, сняв винтовку с предохранителя, передёрнул затвор, Змей едва не расхохотался. Нуну, пробуй! Солдатик попробовал. Из дула полыхнуло рыжее пламя. Гулко шарахнул выстрел, уловленный внешними микрофонами и переданный на внутреннюю акустику бота. Ещё один. Ещё. Визг пуль по обшивке, на которой не осталось и царапины. Упорства солдатику было не занимать: не смущаясь отсутствием результата, он продолжал стрелять.
«Шугануть дурака? – лениво подумал Змей. – Пальнуть над головой из излучателя?
Змей смеялся до слёз.
– Чего вы хотите? – спросил Марк. – Чтобы я вступил со Змеем в переговоры?
Тизитль причмокнул, словно ему дали конфетку:
– Змей? Чудесное имя. Или это прозвище? Нет, дорогой мой Марчкх, о переговорах речь не идет. Мы хотим, чтобы вы выдвинули вашему Змею ультиматум. Если он не откроет бот и не выберется наружу с поднятыми руками, мы…
– Зенитки? Ракеты? Перехватчики?
– Это на случай взлета. А так мы просто сбросим на цель бомбу. Это будет любопытный аттракцион: отсталая, примитивная бомба против суперкорабля пришельцев. В детстве я засматривался фильмами на эту тему. Спецэффекты, герой с волевой челюстью… Знаете, Марчкх, как правило, наши побеждали. Вы согласны?
– С тем, что наши победят?
– С тем, что вы огласите ультиматум. Разумеется, мы не в состоянии контролировать вас в смысле лексики. Ваш язык мы знаем по минимуму. Вы скажете Змею, что захотите. А мы сбросим бомбу, когда захотим. Подумайте, стоит ли скрывать от Змея правду? Хорошенько подумайте…
– Врач позволит мне вылететь к боту? – спросил Марк.
Тизитль расхохотался:
– Уже. Иначе мы бы не беседовали.
– Готовьте вертолет.
– Вы слишком горячи, друг мой. Врач дает добро на вылет, но не раньше, чем через три дня. Кто я такой, чтобы спорить с медициной?
– А мой человек в боте? Он, пожалуй, на грани срыва…
– Ерунда, – буркнул Олин. – Змеи терпеливы, как все гадины. А если ваш слюнтяй сорвется и взлетит… Я с удовольствием полюбуюсь воздушным боем. Как ты сказал, Тиз? Наши побеждают, и титры на фоне солнца.
VI
Ночь – это прекрасно.
Почему?
Ночью нет солнца. Проклятого солнца, куда уходят, раскрыв грудную клетку всем ветрам. Ночью ветер скребется в окно. Закрой глаза – глаз! левый можно не закрывать… – и попробуй, заставь себя поверить, что ты дома.
Нет.
Самой истовой, самой фанатичной вере не совладать с безжалостностью расстояний. Будет иначе: зажмурься, дай сну принять командование – и окажешься во чреве пирамиды. Один против пятерых. Блики лампад играют на обсидиане копий. Чикчан, кими, киб, иик, кан. Змея, странник, гриф, ветер, ящерица. Парни из охранного агентства «Орёл». Они не читали летописи храма Ицли. Не изучали веерадневники университета в Нанауацине. Плевать они хотели на зарисовки великого Пайналя!
Один против пятерых.
Пятеро против пятнадцати.
На вершине пирамиды, по ту сторону реальности.
– Я не астланин!
Они улыбаются: чикчан, кими, киб, иик, кан. Они знают правду: змея, странник, гриф, ветер, ящерица. Мертвецы с правдой на «ты». Мертвецы? Вечно живые части солнечного колланта. Наверняка Изэль зовет солнце подругому. Это беспереводчик изгаляется, подыскивает аналоги: солнечный коллант…
Солнце над пирамидой: косматый демон.
Кучка людей, раздетых догола. Жалкий частокол копий. Напротив ждет приказа полуторная декурия в полном вооружении.
– Слушай мою команду!
Яркий блик на клинке меча:
– Пленных не брать!
И эхом:
– Я не астланин! Ложь!
Цирк вокруг пирамиды. Ряды трибун. Если напрячь память, вытянуть из нее все жилы, как на допросе, можно вспомнить: да, цирк. Как во время дуэли на клеймах. В последний момент, когда мертвецы падали к подножию гигантского алтаря, вокруг обозначился цирк. С беснующимися рабами на трибунах. Зыбкий, дрожащий призрак.
– Я помпилианец! Это мои рабы!
Изза края Ойкумены не дотянуться. Но если цирк вокруг пирамиды? Значит, ты уже не за краем, а на краю? Ты – ниточка между мирами. Ни то, ни сё. Носитель клейма, способный, не моргая, глядеть на солнце.
– Это мои рабы!
Достать. Вцепиться. Принудить.
– Мои рабы!
Сквозь космическую пустоту.
– …рабы!
Марк содрогался всем телом. Из носа текла кровь.
Канатоходец превращал себя в канат.
КОНТРАПУНКТ
БРАТЬЯ ТУМИДУСЫ, СЫНОВЬЯ КЛОУНА
(на днях)
В цирке тоже есть режиссер. Тот, который ставит – номера, спектакли, программы. Понимаете? Он ставит. Без него ничего не стоит – падает. Акробаты, наездники, жонглеры, дрессировщики. Трюковое и образное решение, костюмы, художественное и музыкальное оформление. Композиция номера, расстановка эмоциональных акцентов. Реприза, жест, мимика. Чертова прорва всякого разного.
Режиссер берет это – и ставит.
Временами творческая натура, сбрызнутая алкоголем, подбивала артистов вспомнить о демократии, равноправии и прочих приятных эфемеридах. В такие минуты я напоминал им, что режиссер значит «управитель». Подсовывал толковый словарь, древней древнего, где значилось: «Управляющий актерами, игрою, представленьями; назначающий, что давать или ставить, раздающий роли.»
Думаете, это помогало? Ничуть. Они продолжали заниматься любимым делом: считались обидами, проклинали тирана и обзывали меня подпевалой. Потом приходил он, тот, который ставит, и хор смолкал.