Дисциплина и Портянки
Шрифт:
— Так точно, мэм!!! — хором прорычали курсанты.
— Оружие — на плечо! Шагом — марш! За мной — на следующий этап!
«Ох блин… а ведь еще даже не обед, а я уже успел малость притомиться…» — подумал я и почувствовал, что Академия потихоньку начинает менять мою суть…
Глава 4
Интерлюдия: учебная база «КРОМ» и академия «Сектор 13»
Учебная база «КРОМ».
Утро. Серое, как бетон, и воняющее
В казарму не вошли — влетели. Один из инструкторов, с треском распахнув двери, вломил сапогом по койке, на которой лежал Доув.
— ПОДЪЁМ, СВОЛОЧИ!!! ВАС ЧТО, МАМОЧКА БУДИТЬ ДОЛЖНА?!
Кто не вскочил — получил в бок, в голень, в морду. Одного даже схватили за шкирку и бросили в стену, как мешок с картошкой.
— РАЗМИНКА! — гаркнул инструктор, выплёвывая слюну. — ВЫШЛИ ВОН ПО ДВОЕ! БЫСТРО! КТО НЕ НАЙДЁТ СЕБЕ ПАРТНЕРА ДЛЯ СПАРРИНГА — БУДЕТ ДРАТЬСЯ С МНОЙ!
Курсанты, одетые наполовину, с отёчными глазами и сбитыми ритмами сердца, вывылились наружу. Там их уже ждали старшаки, с обмотанными бинтами руками и оскалившимися рожами. Они не говорили. Просто ждали, когда им дадут повод.
И он прозвучал.
— НАЧАЛИ!
Утро началось с кулаков. С хрипов. С хруста. С того, что один курсант получил украшение в виде сломанного носа, второй — потерял зуб, третий — сознание, но никто не жаловался и не ныл.
Доув дрался с парнем из другой десятки — тот был больше, но медленнее. Один удар, второй — захват, бросок. Коленом в бок, локтем в висок. Всё — не по инструкции. Всё — как учили трущобы.
«Это наша зарядка. Чтобы кровь заиграла. Чтобы ты понял, что это не сон, а реальность. Доброе утро, КРОМ.»
Через двадцать минут всех, кто валялся, окатили ведрами ледяной воды и те приходя в чувство поднимались и становились в строй наравне со всеми.
Инструктор оглядел стоявшую перед ним толпу, а затем как гаркнул:
— ТЕПЕРЬ — ИДЁМ СТРЕЛЯТЬ!
Им не выдавали оружие — им его бросали.
Железно-деревянный «Аксель-47» прилетел Доуву прямо в живот. Он схватил его — тяжёлый, местами поцарапанный, на прикладе кто-то нацарапал «здесь был Гарри».
— ВЫ ТУТ НЕ В ИГРУШКИ ИГРАЕТЕ, УРОДЫ! — визжал инструктор. — ЭТО ВАМ НЕ ВИАР ПОСТРЕЛУШКИ! ЭТО — НАСТОЯЩАЯ ВОЛЫНА! СТРОЙТЕСЬ В ЛИНИЮ, БАРАНЫ! А ТЕПЕРЬ — БЕГИ! ЦЕЛЬСЯ! ШМАЛЯЙ!
И началось.
Они бежали по лесу — если можно так назвать полосу бурелома, сухостоя и старых шин, разбросанных под ногами. Мишени были прибиты к деревьям. Некоторые — нарисованы на фанере. Некоторые — дергались от ветра.
Они бежали и стреляли прямо на бегу, без возможностти нормально прицелиться, как в тире или
— ДАВАЙТЕ ШУСТРЕЕ! БЕГИ! ЦЕЛЬСЯ! ШМАЛЯЙ! НЕ СТРЕЛЯЕШЬ — УМРЁШЬ!
Пули шли по веткам, по камням, по грязи. Иногда — в цель. Чаще — мимо. Кто-то стал разбирать волыну из-за осечки — пинок под жопу от инструктора и возврат на начало дистанции.
Доув палил. Один, два, три выстрела — по мишеням с силуэтом гримма. Отдача. Запах металла и пороха. Никакой стрельбы по «уставу» — только ствол и рука, направляющая оружие на чистых инстинкте и злобе.
— ЭТО НЕ ТВОЙ СТВОЛ МЕЖДУ НОГ, ИДИОТ! — орал инструктор кому-то. — ЭТО — ВОЛЫНА! ЕСЛИ ПОСМОТРИШЬ В НЕГО ПРЯМО — ЛИШИШЬСЯ ГЛАЗА И ОСТАТКОВ МОЗГОВ!
Грохот, крики, мат.
Доув споткнулся и из-за усталости покатился в канаву, но затем резко встал, поднял оружие, выстрел — по мишени в десяти метрах. Попал. Раз — два — три.
Инструктор зыркнул, пробежал мимо, лишь буркнул:
— Шустрее! Отряхнись и продолжай бежать и стрелять!
Через полчаса отряд новобранцев стоял весь взмыленный, в налипшей пыли и грязи, кто-то с ушибами, кто-то с порезами от камней и прицепившимся колючками от кустов на одежде, кто-то с повреждённым барабанным ухом от слишком близкого выстрела.
Но все — на ногах.
А инструктор хлопнул в ладоши:
— А теперь — завтрак! Радуйтесь этому, мои псы войны!
Доув в ответ только кашлянул, вытер кровь с губы и потопал, возвращая автомат одному из старшаков возле ящиков — также броском, но те уже приловчились и ловили автоматы словно циркачи, после чего складывали их в ящики.
* * *
После учений, стрельбы и перегара вперемешку с матюками от инструкторов, курсанты волокли ноги в сторону столовой — если это, конечно, можно было так назвать.
Металлический ангар, в котором пахло сваркой, хлоркой и чем-то… сгоревшим. Кастрюли больше напоминали топливные баки, а повар — мясника, который скорее сварит тебя, чем кашу.
Курсантам раздавали по большой металлической миске.
А внутри — перловка.
Пережаренная, прикипевшая, местами чернеющая, словно её выкапывали со дна гриля. Мясо? Ха. Где-то там был норматив: одна банка тушёнки — на ведро каши. Кто-то умудрялся найти жиринку, кто-то — клочок чего-то, похожего на хрящ.
Доув сел, скреб ложкой по дну миски, запивая кипятком, так как чай тут был только «по праздникам».
Рядом кто-то хрустел. Не хлебом — зубами по ложке, на автомате.
Но никто не жаловался.
Ведь трущобы были хуже. Там бывали дни, когда еда была несбыточной мечтой, а спать приходилось даже не на жесткой койке — на земле под дождём, прикрываясь целофаном. И когда голод — не чувство, а постоянный фон, то перловка с гарью — это уже почти что пир.
Доув ел молча. Не торопясь, хорошо прожёвывая и думая: