Дитя дорог

Перес Таня

– Сними, что тебе мешает? Это ведь я! Мы же не чужие!

Было так приятно слышать эту фразу, «мы не чужие».

– Петя, слушай. Я пришла с тобой проститься. Мой хороший Петя, слушай меня, я пришла попрощаться с тобой. Мне очень трудно тебе это говорить.

– Это что еще за извещение? Танька, ты удираешь? Ты имеешь в виду, что есть какая-то опасность? Как ты это сделаешь? Будь осторожна, Танька, тебя убьют! Они не шутят. Ты знаешь, что у них всегда пуля в стволе?

– Я еще не знаю как. Я уверенна, что у меня получиться.

Теперь давай оставим все это. Что слышно в больнице? Как дела с Людмилой Александровной? А начальница, Софья Федоровна, как она? Твоя мама здорова? А вообще, что с другими?

– Все то же. Ничего не изменилось.

Я колебалась, спросить ли вопрос, который хочу:

– Почему Людмила Александровна никак со мной не связывается?

Петя опускает глаза и колеблется с ответом.

– Не потому что тебя забыли, нет. У нее большие неприятности.

– Какие?

– Мой папа написал, что муж Людмилы Александровны попал в плен, неизвестно, что с ним случилось.

– А твой папа в порядке?

– Мой папа хочет дойти до Берлина! А я… через месяц вступаю в военный комсомол!

– Что? Хочешь присоединиться к партизанам?

– Через месяц мне исполнится семнадцать лет, пришло время!

– Петя, ты с ума сошел?! Бедная твоя мама! И твой папа и ты!

– Нет никакой другой возможности, Татьяна, это судьба! Надо спасать родину! Я должен идти в леса! Скоро придет лето, и я не замерзну в лесах.

– А что ты будешь делать, когда снова придет зима?

– Тогда будет победа!

Я смотрю на Петю и молчу.

– Прости меня Петя, что я опять перехожу на эту тему… Людмила Александровна никогда меня не вспоминает? – в конце концов, спрашиваю я очень осторожно.

– Она меня просит искать тебя в лагере.

– Она же знает, что ты не можешь зайти. Для тебя это очень опасно.

– Танька, она ничего не понимает. Она думает, что это летний пионерский лагерь… Танька, Людмила Александровна очень наивная женщина. Я слышал, что ее муж грозился ей отомстить за ее измены с румынскими офицерами.

– Что это за измены?! Всего-навсего она должна была с ними разговаривать. Кто-то должен был с ними говорить. Ты круглый дурак, если ты веришь этим слухам.

– Ешь свой хлеб!

Петя сделал кислое лицо, не смотрит в мои глаза и даже повернулся к стене. Я видела все эти его выкрутасы, и сразу поняла, что он хочет от меня что-то скрыть, но не знает как.

– Петя, Петенька, что ты от меня скрываешь, я хочу знать.

Он поворачивается ко мне, его лицо красное как помидор.

– Татьяна, ты еще очень маленькая. Я не могу тебе всего объяснить. Ты просто не поймешь.

– Петя, ты сам дурак! Я все понимаю. Все, все, все!

– Хорошо, но ты не будешь меня потом обвинять?

– Ну, говори уже, что ты молчишь, говори, что случилось?

– Случилось… это случилось. Наша Людмила Александровна спала с двумя офицерами в разное время. Чтобы они согласились держать тебя в больнице еще

один год. Теперь ты поняла? Она просто это сделала, просто так!

– Что это такое… объясни мне… она пожертвовала собой ради меня?

– А, может быть, и не пожертвовала собой… может ей это понравилось… мы не знаем.

Я молчу.

– Петя ты хочешь сказать, что она сделала «это» как проститутки?

– Ох! Ты дура! Раз полежала с одним, раз с другим, чтобы ты смогла остаться в больнице, это ты называешь проститутка?!

– Я не верю. Я просто не верю! Ты все это выдумал! Это не она, не Людмила Александровна! Не в коем случае это не Людмила Александровна! Это на нее не похоже. Я не верю!

Я беру свое пальто и шапку и выхожу в дверь.

– Танька, подожди! Ну, подожди. Может быть это просто сплетни. Моя мама это слышала от одной из поварих и рассказала мне.

– Ты видишь! Ты видишь! Ты повторяешь каждую сплетню, которую слышишь!

– Куда ты идешь?

– Уже темно, я должна вернуться. Если они меня там не увидят, то просто убьют. Ты просто не можешь понять!

– Ну, иди, иди. Ну не сердись на меня, пожалуйста! – жалобным голосом говорит Петя.

Я возвращаюсь, обнимаю несчастного Петю и говорю ему:

– Петя, может быть, мы никогда не увидимся и это последний раз. Я желаю, чтобы у тебя было много счастья у партизан. И вообще. Я попробую молиться за тебя, но не знаю кому.

Я выхожу. Я иду очень быстро, почти бегу. Снег очень мокрый. Мои новые сапоги, которые мне подарил сержант, прекрасно себя ведут, они не дают мне промокнуть. Уже март месяц, но снег еще не растаял. В Кишиневе наверно давно растаял. Я помню, как я прыгала по лужам в моих новых лакированных туфлях. Мои уши слышат голос мамы:

– Таня, Таня, выйди из воды! Ты опять простудишься!

– Я знаю мама! Но я не могу удержаться и не прыгнуть.

Все вокруг меня разрушено. Я быстро иду. Я бегу. Я вхожу в домик «швеек» как будто бы, чтоб обогреться. Возле двери стоит солдат. Он слышит шаги и снимает с плеча ружье. Мое сердце остановилось, мне не хватает воздуха. Я остолбенела.

– Что ты тут ищешь? Ты знаешь, что тебе нельзя разгуливать по ночам!?

– Я извиняюсь, я извиняюсь, – я ворчу под нос.– У моих стариков так холодно, что я решила зайти немного отогреться у девочек. Может быть, они нуждаются в какой-нибудь помощи… – заикаясь, говорю я.

– Ну, так зайди, зайди! Глупая девчонка! Ты все время крутишься у всех под ногами!

Он открывает дверь, облако тепла окутывает мое замерзшее тело. Я вхожу в «большую» комнату. Интересная картина: сержант Василиу и Роза. Она сидит у него на коленях. С правой стороны возле стола сидит солдат с кучей бумаг и писем и старательно в них роется. С левой стороны на столе «жалкие останки» крошащегося хлеба! Сержант Василиу смотрит на меня с удивлением и сразу же снимает розу с коленей.

– Татьяна, что ты тут делаешь вечером?