Дитя дорог

Перес Таня

– Это что? Это что? Что это за одежда? Почему ты так опоздала на работу?!

– Я не буду работать. Я пришла только проститься с вами и с другими поварами. Я оставляю это место.

– А! Наконец-то эти дураки поняли кто ты такая на самом деле! И они дают тебе уйти! Я очень за тебя рад! Я тебя поздравляю, девочка! А какая одежда! Наверно Роза.

– Правда, – говорю я. – Роза!

– Эта жидовка, – прибавляет он с восхищением.

И после этого фраза, которую я не смею опубликовать…

Я

не отвечаю.

– А куда ты идешь? Куда, куда?! – спрашивает второй повар. – Куда ты едешь? С кем? И каким образом? Посмотрите на нее, какая она красавица в этом пальто. Просто большая! Это что, ты выросла со вчерашнего дня?

– Наоборот, – смеюсь я. – Я не выросла, потому что вчера я совсем ничего не ела.

– Иди сюда, иди скорее! Я тебе дам кушать! Для тебя – все! Садись, милая, кто же теперь будет читать мне письма моей жены?

– Ничего, – говорю я. – Война кончится, и ты поедешь домой, и тебе не нужно будет никаких писем!

Его глаза наполняются слезами. Он щипает меня за щеку и говорит:

– Ты – маленький ангелочек! Ты просто ангел! Возьми эту тарелку с картошкой, для твоих хороших стариков. Пусть они тебя запомнят навсегда!

Я обнимаю от души моего повара и его помощника. Я выхожу из кухни и направляюсь к лагерю, который находится на другой стороне улицы. Мои старики уже все знают. Известие распространилось во всех «домах».

– «Наша» Таня едет в Балту!

Все за меня счастливы. С каких пор они меня любят, я спрашиваю себя. Они же меня всегда ненавидели, преследовали, выбросили меня как собачонку из их комнаты, а теперь, вдруг, я стала важной персоной?!

– Ты будешь нас помнить? Будешь говорить о нас хорошо с сержантом Василиу? Может быть, и нас переведут в Балту.

В эти времена, появились маленькие гетто в больших и маленьких городах, от реки Днестр до Буга. Когда я попала в Балту, там я поняла, что лагерь называется «гетто». Это было новым словом для меня. Пока что я не знала, что меня ждет. Я была не так счастлива, как многие считали. Я даже боялась того, что меня ждало, и что могло случиться!

Точно в двенадцать, появился сержант с веревкой в руках.

– Веревка?! – я открыла рот от удивления. – Ты хочешь привязать меня веревкой, как собаку?!

Я кричу на него в отчаянии!

– Лучше убей меня, сейчас! Убей меня!

Я вижу, что добрейший сержант оказался очень жестоким человеком.

– Ни говори глупости! Дай мне твои ручки.

Он связал мне обе руки, взял веревку и сказал:

– Пошли за мной.

Все стояли с открытыми ртами, они этого не ожидали! Старушка, жена кузнеца, побежала за нами, обняла меня и сказала:

– Маленькая Танюшечка, не бойся, это только для того, чтобы думали, что ты пленная.

Она сказала мне это по-русски, чтобы он не понял, о чем она говорит.

Он крикнул ей по-румынски:

– Вернись сейчас же в свою комнату и перестань орать! А ты, – сказал он мне. – Иди за мной и молчи.

Я ничего не сказала. Я иду за ним молча с протянутыми руками. Позор был больше чем страх. Полицейские стоявшие вокруг перекрестились, смотря на нас. Один из них прошептал:

– Пусть господь бог тебя хранит, девочка! Пусть он тебя хранит!

Таким унизительным образом мы приближаемся к станции. Наш поезд стоит перед нами. Сержант влез первый, а потом дал мне руку, чтобы я смогла подняться по высоким ступенькам. Мои ноги были длинными, но очень слабыми. Ступеньки очень высокие. Кое-как я влезла. Мы входим в вагон и садимся в одно из купе. Если вообще можно назвать эту клетку – купе! мы одни. Я сижу возле окна, а сержант Василиу напротив. Поезд очень старый, почти рассыпавшийся. Все сидения рваные, стекло в окне треснутое. Сержант открыл маленький столик, который как-то уцелел, и говорит:

– Положи свои ручки на стол.

Я кладу свои красные руки на стол, смотрю на них и на толстую веревку которой они связаны и чувствую, что через минуту я начну плакать. Он развязал веревку и бросил ее на пол. Вдруг я вижу, что он улыбается! Он улыбается, чудовище! Что его смешит?! Он мне подает чистый платок и говорит:

– Вытри слезы и свой носик. Это представление окончено.

– А как ты хочешь меня убить? – говорю я дрожащим голосом, даже с ноткой дразни.

Я превзошла страх. Я поняла, что нечего не поделаешь. О каком же представлении он говорит?

– Все это должно было быть для других, для полицейских и жидов. Наш Плутоньер потребовал от меня сделать вид, что это не протекция, а просто перевод.

Мне очень трудно ему поверить.

– Как ты смог это сделать? Тебе не стыдно, пугать маленькую девочку? У вас, у румын, нет никакого стыда…

– Есть у нас, есть у нас и стыд, и сердце и маленькие дети, и родители, как у всех. Я совсем не горжусь, тем, что я сделал, я прошу у тебя прощения. Но приказ – это приказ. Я солдат. Я тебя беру в гетто Балты к твоему дяде. Там наверно тебе будет легче, чем в этой дыре в Любашевке.

Я не поняла, почему он должен был превратить меня в пленницу, чтобы удовлетворить Плутоньера. А зачем? Но я его не спрашивала. Я стала очень грустная. Этот сержант такой хороший, такой умный, и он румынский полицейский, военный полицейский, он получил приказ! Таким образом, я попробовала оправдать его действия. После этого он взял свою кожаную сумку, которая всегда была у него на плече, и вытащил оттуда прекрасный завтрак. Мое сердце растаяло, но я молчу. Для того чтобы доказать нашу новую дружбу, он с особой улыбкой вытаскивает огромную плитку шоколада!