Дитя Плазмы

Щупов Андрей Олегович

– Пришлось просеивать золу, да еще эту чертову пену выгребать.

– Прибор! – Николсон протянул руку, как хирург протягивает руку за скальпелем – глазами ни на миг не отрываясь от ключевого и главного. – Сейчас посмотрим…

Глава оперативников поднес тонометр к затвердевшим кусочкам. Светодиод на панели прибора уверенно замигал красным.

– Так, а теперь сюда, – Николсон, волнуясь, поднял с пола голову изувеченного манекена. – Черт! И здесь то же самое!..

– Но слабее…

– Да, слабее, но это уже не важно.

– Корбута бы сюда!..

– Сегодня же вызовем, – Николсон поднес один из кусочков к лампе. – Похоже на янтарь, но какой-то уж очень багровый. Надо бы посидеть с этими камушками в лаборатории. И не здесь, а у нас в НЦ.

Он поднял с пола туловище манекена, приставил к нему пластиковую

голову.

– Одной рукой? Представляешь?

Боб честно замотал головой.

– Вот и я не представляю…

В следующую минуту они уже вызывали на связь Вашингтон.

– Это ты, Джек?… Подожди ворчать, сейчас ты у меня не только проснешься, – на руках забегаешь. Дело в том, что мои гаврики обнаружили след… Да, тонометр впервые что-то уловил!

– Николсон торопливо выложил Йенсену все последние новости.

– Это он, босс! Печенкой чую, что он… А насчет того, упустим или не упустим, можешь не волноваться. Мы этот город в один день перевернем… Только вот что с этим парнем делать? Не арестовывать же?

– Ни в коем случае! Если обнаружите этого человека, ограничьтесь наблюдением. Я сам к тебе выезжаю.

– Это уж само собой. Только захвати с собой Корбута.

– Захвачу, захвачу… И еще, Фил… Не мне тебе говорить, как это важно. Этот человек нужен нам живым. Будь осторожнее! Возьми его в тройное кольцо и огради от всех случайностей. Ни полиция, ни хулиганье не должны тронуть и волоса с его головы.

– Я понял тебя, Джек.

– Тогда до скорого!

– Ну вот, – Николсон с усмешкой посмотрел на помощника. – Теперь о сне можно забыть окончательно.

Глава 4

Тысячелетия назад, в ту самую пору, когда земледелие только стало вмешиваться в процесс воспитания человека, появились первые надежды на благоприятный исход. Плеяду охотников потеснили пахари и хлебопеки, но увы, азарт преследования не погиб. Он перекочевал в кровь и в семя человеческое, хоронясь до удобного часа, выжидая момент, когда великие традиции Охоты возродятся вновь.

Еще там, в утробе гигантского зверя Гуль убедился в верности подобного предположения. Более тягостным оказалось убедиться в аналогичном здесь, на городских улицах, знаменующих средоточие цивилизации. За ним охотились, и он это знал. Уже трижды за этот день его навещало недоброе предчувствие. Оглядываясь, всякий раз Гуль пытался уличить преследователей, но прохожие походили один на другого и вели себя вполне обыденно. Если за ним и следили, то делали это весьма профессионально. Смутное ощущение экрана в голове нет-нет да и возвращалось. Вероятно, поэтому тревога Гуля не исчезала ни на секунду. Словесный сумбур стекался к нему со всех сторон. Преимущественно это были мысли снующих вокруг людей. Довольно пестрый и все-таки небогатый кавардак, способный в несколько минут утомить самого любопытного из телепатов.

Что предпринять?… Этот вопрос Гуль задавал себе каждые полчаса. Он зверски устал – от забот, от бесконечного хождения по улицам, от неприятностей. Он колесил по городу уже много часов и лишь раз присел вздремнуть в скверике, но и там почти тотчас понял: за ним продолжают наблюдать. Пока издали.

А может, и не пытаться бегать от них? Пойти навстречу, попробовать как-то объясниться? А чтобы поверили, обратить внимание на различие в артикуляции или продемонстрировать чтение мыслей… Если он убедит их, что он русский, что ему надо в Россию, почему бы им не помочь ему? Сладкое это предположение заставляло его безнадежно вздыхать. Увы, в подобную помощь он не верил. ВСЕ в этом мире никогда еще не делалось ради человека. Ради человечества – да! Но не ради одного-единственного человеческого существа. Потому и получаются войны, которых никто в отдельности не желает, но все вместе отчего-то допускают. В интересах человечества – пренебречь интересами отдельно взятого человека – такая вот нелепая хренотень… И в лучшем случае его примутся изучать, как некую диковину, показывая по телевидению, давая информацию в газеты. В худшем бросят в подвал, как существо опасное для общества, существо, коему следует находиться взаперти. Ни того, ни другого он не хотел. Он мечтал вернуться домой, пусть на короткое время, но освободиться от выпавших на его долю чудес.

Только за один этот день его дважды посетили

неприятные открытия. Письмо в родной город, которое он пристроился писать на почте, вспыхнуло игривым пламенем прямо у него в руках. Громко и сердито закричали служащие почтамта, и, бросив догорающий лист на мраморный пол, Гуль поспешил выйти. Чуть позже он обнаружил, что подклад костюма, в который он обрядился по утру, постепенно тлеет. То есть сначала это была легкая желтизна, как если бы к материи приложили разогретый утюг, чуть позже желтые цвета заметно сгустились, более всего потемнев в районе груди. Кое-где кусочки ткани попросту стали обугливаться! Пришлось возвращаться к автомобильной свалке, на которой он спрятал украденную одежду, и спешно переодеваться. К счастью, изодранная гимнастерка находилась тут же. Это была еще «та» материя, и на этот раз Гуль предусмотрительно одел ее под костюм-тройку. Придирчиво оглядев себя, он нашел, что здорово похудел. Даже в таком двойном облачении одежда висела на нем мешком, топорщась на спине и под мышками. Премудрый Пилберг был прав только отчасти. Им в самом деле не требовалось обычной пищи. Тем не менее что-то питало их тела, пока они жили в каракатице. Иначе откуда бы взяться этой худобе?… Мельком он подумал, что теперь по крайней мере ясно, отчего загорелся тот магазин. Гадать, по какой такой причине это происходило он даже не пытался. Все, что происходило с ним в последнее время, было выше человеческого понимания, и единственный вывод, который он сделал для себя, это что впредь ему следовало быть осторожнее. Энергии, излучаемые им, были отнюдь небезопасными для этого мира.

Ближе к шести он вышел из автобуса в центре города. Улица гудела удивительными машинами – длинными, обтекаемой формы, непривычно красивыми. Стены домов, высокие до головокружения, мигали и переливались рекламными огнями. Нечаянно шевельнулась в голове мысль, что вот он впервые за рубежом, в чужом симпатичном городе, и что как было бы здорово по-настоящему отдохнуть, побродить по музеям и кинотеатрам, поглазеть на витрины и на местные аттракционы. Но не было желания смотреть и любопытствовать. Хотелось простейшего покоя, хотелось того, чего не было и не могло быть здесь – вдали от родины…

Гуль вздрогнул. В голове взбурлило иное. Город растворился и исчез, превратившись в тропку безликого тротуара, в хаос колышущихся теней. Мышцы Гуля поневоле напряглись. Он вдруг увидел себя глазами идущего позади человека. Черт возьми! Он остановился. Остановился и тот, что крался за ним. Не оборачиваясь, Гуль торопливо свернул в подземный переход. Пройдя под аркой, на секунду задержался возле играющего на банджо негра. Поймав его рассеянный взгляд, негр улыбнулся, едва заметно кивнул на выставленный перед ним цинковый цилиндрик. Гуль смущенно развел руками. Мгновенно потеряв к нему интерес, негр устремился взглядом к лестнице, по которой спускались возможные покупатели его мелодий. Тут же у стен стояли другие музыканты. Стараясь не встречаться ни с кем взглядом, Гуль поднялся по истертым ступеням и оказался напротив красочной вывески кафе. Не задумываясь, шагнул вперед и, миновав вращающиеся двери, обежал взглядом переполненный людьми зал. Несколько шумновато, но, может быть, это и к лучшему.

Впереди высилась сверкающая стойка, рядом стояли обитые рифленой кожей табуреты. Вдоль стен угловатыми стражами выстроились игральные автоматы, обязательный для заведений подобного рода музыкальный ящик на пару с плоским, подвешенным вместо картины телевизором оглашали помещение пронзительными криками. Весь этот шипящий и перезванивающий хор совершенно глушил голоса обосновавшихся за столиками посетителей. Вентиляторы, раскрашенные под гигантские ромашки, свисая с потолка, лениво перемешивали жаркий, задымленный воздух. Не теряя времени, Гуль занял ближайший свободный столик и подбежавшему мальчонке в белом переднике спокойным голосом заказал кофе. Его поняли. Малолетний официант скрылся за стойкой, а за столик грузно уселся плотный мужчина с бычьей шеей и багровой физиономией. Он не спрашивал разрешения. Взгляд горящих маленьких глазок был устремлен на экран телевизора. Передавали встречу по кик-боксингу. Вместе с фигурками прыгающих боксеров в камеру то и дело вползали раскрасневшиеся лица болельщиков, их воздетые кулаки. Гуль отметил про себя, что многие из сидящих в кафе ничего не заказывают. Посетители завороженно следили за разгорающимся поединком.