Дизель и танк
Шрифт:
Наскоро умывшись ледяной водой, я спустился во двор. Предрассветные сумерки только начали рассеиваться.
Бережной колдовал над двигателем. Велегжанинов раскладывал инструменты.
— Все системы проверены, — доложил Звонарев, протягивая мне журнал. — Давление масла в норме, топливная система работает идеально.
К шести часам площадь перед институтом начала заполняться людьми. Подъехали первые автомобили других участников — два зеленых «Форда», ярко-красный «Фиат», серый ярославский грузовик и темно-синий «АМО».
— А народу-то сколько собралось, — присвистнул Руднев, подходя с канистрами солидола. — Прямо как на премьере в Большом.
Действительно, к семи часам площадь заполнили зрители. Студенты института, рабочие с окрестных заводов, просто любопытные москвичи — все хотели увидеть старт необычного пробега. У парадного входа выстроился духовой оркестр.
Официальные речи еще не начались, и все не успели еще разойтись по машинам, как я заметил знакомую фигуру в стороне от толпы. Бауман стоял в тени здания, куря папиросу. Он едва заметно кивнул мне.
— На минуту, Леонид Иванович, — негромко произнес он, когда я подошел.
Мы отошли за угол, подальше от любопытных глаз. В утреннем воздухе плыл сизый дым его «Герцеговины Флор».
— Хочу предупредить, — Бауман говорил тихо, поправляя пенсне. — За вами будут следить. И не только официальные наблюдатели.
— Рыков? — уточнил я.
— Если бы только он, — Бауман поморщился. — В Политбюро сейчас сложная ситуация. Правые набрали силу. А ваш успех многим не по нраву.
Он помолчал, стряхивая пепел.
— Особенно будьте осторожны в Вологде и Архангельске. Там у определенных товарищей свои интересы. И свои люди.
— Спасибо за предупреждение, — кивнул я. — Но мы же просто участвуем в техническом пробеге.
— Бросьте, Краснов, — Бауман жестко усмехнулся. — Вы же понимаете — сейчас любой успех или провал имеет политическое значение. Особенно в промышленности.
Он достал новую папиросу.
— Я ценю вашу работу. И то, что вы делаете для индустриализации. Поэтому и предупреждаю — будьте предельно осторожны. У вас много врагов, причем в самых разных кругах.
— Учту, — я пожал его сухую, жилистую руку.
— И вот еще что, — добавил он, уже поворачиваясь уходить. — В случае серьезных проблем свяжитесь с товарищем Лазаревым в Архангельске. Он… предупрежден.
Когда я вернулся к машине, Варвара вопросительно взглянула на меня. Я покачал головой — потом объясню. Оркестр играл марш.
В начале восьмого появились официальные лица — Пятаков, Бурмистров, представители ВСНХ и наркомата. Начался торжественный митинг.
— Товарищи! — голос Пятакова разносился над площадью. — Сегодня мы становимся свидетелями исторического события. Шесть машин отправляются в беспримерный пробег через всю страну…
Я слушал вполуха, проверяя последние детали. Варвара колдовала над приборами, Звонарев еще раз осматривал
— А теперь слово представителям команд, — объявил Бурмистров.
Первым выступал американец Джонсон от «Форда» — высокий, подтянутый, в идеально отглаженном комбинезоне. За ним — немногословный ярославец Прохоров, потом темпераментный итальянец Марелли. Дошла очередь и до меня.
— Мы готовы доказать, — сказал я, поднявшись на импровизированную трибуну, — что советские машины не уступают лучшим мировым образцам. Каждый километр пути станет подтверждением наших возможностей.
В девять часов прозвучала команда занять места в машинах. Бережной привычно поправил фуражку и забрался в кабину. Варвара устроилась рядом с приборами. В кузове разместились Велегжанинов и Звонарев с инструментами, а также представитель комиссии Травников.
Взмыл вверх красный флаг. Оркестр грянул марш. Первым тронулся головной «Форд», за ним остальные машины. Наш «Полет-Д» занял место в середине колонны.
— Ну, с Богом, — пробормотал Бережной, привычно крестясь.
Колонна медленно двинулась по улицам Москвы. Впереди нас ждали тысячи километров трудного пути.
Глава 11
Москва-Ярославль
По сигналу флажка наша колонна медленно тронулась с места. Я сидел в кабине «Полета-Д», наблюдая, как впереди плавно набирает ход головной «Форд». Утренняя Москва встречала нас серым небом и талым снегом на булыжных мостовых.
Бережной, непривычно собранный и молчаливый, вел машину с неожиданной элегантностью. Вместо обычной помятой фуражки на нем красовалась новая кожаная кепка, когда только успел нацепить, а на груди поблескивал старинный серебряный компас на цепочке — подарок деда-штурмана.
— Держим дистанцию пятьдесят метров, — негромко произнес он, ловко маневрируя между трамвайными путями на Арбате.
Варвара, закутанная в теплый шарф, внимательно следила за приборами:
— Давление масла четыре и две, температура восемьдесят три… все в норме.
В кузове Велегжанинов, сменивший вечный черный халат на добротный брезентовый комбинезон, методично проверял крепления канистр и ящиков с инструментами. Его длинные пальцы двигались с механической точностью, а вместо обычных арий он тихо насвистывал какой-то бравурный марш.
Мы миновали Смоленскую площадь. Звонарев, устроившийся рядом с Велегжаниновым, делал пометки в путевом журнале. Травников, наш наблюдатель, с интересом разглядывал московские улицы.
Сквозь небольшое заднее окошко кабины до меня долетали обрывки разговора в кузове. Руднев, как всегда, начал издалека:
— А вы, Сергей Николаевич, давно в комиссии работаете?
— Третий год, — отозвался Травников, устраиваясь поудобнее на ящике с инструментами. — После окончания института направили в технический отдел.