Дневник – большое подспорье…
Шрифт:
18/Х 62. Только что от Эренбурга.
Занимает его сейчас по-видимому одно: «Новый Мир», Твардовский [187] . Твардовский сегодня должен у него быть – с Дементьевым и Заксом. Они что-то имеют против V части воспоминаний. Илья Григорьевич думает – главу о зверствах над евреями. Рассказывал про Твардовского, как шло редактирование других частей. Говорит – Твардовский не антисемит, у него к евреям болезненный интерес.
Говорил о ссоре Твардовского с Гроссманом, Паустовским, о ненависти к Мартынову, нелюбви к Пастернаку и Мандельштаму.
187
В «Новом мире» готовилась публикация воспоминаний Эренбурга «Люди, годы, жизнь».
Цветаеву Твардовский признает поэтом – некрупным, но поэтом.
21/Х 62. Белинков [188] .
И всегда, с первого дня, мне с ним неловко, не дружно, всегда общение с внутренним раздражением (обоюдным) и через силу с моей стороны. Всегда рядом с преувеличенной вежливостью – внутренняя неделикатность, даже грубость. Всегда настырность, напор, нетерпеливость и нетерпимость с его стороны, с трудом сдерживаемая обида с моей. И наверное с его.
188
Белинков Аркадий Викторович (1921–1970), писатель, литертуровед.
Один раз мы уже объяснялись, выясняли. Больше объяснений не будет. Постараюсь без ссор – отойти. Впрочем, кажется наша последняя беседа об Олеше – о его статье об Олеше – уже ссора.
Мне он стал ясен.
Анализировать художественное произведение он умеет только формалистически – никак иначе. Шкловитянство он всосал с молоком и, хотя возненавидел Шкловского, понимает только по-шкловски. А затем – кроме формализма – публицистика, для которой художник – лишь трамплин.
Тынянову естественно быть трамплином. Но с Ахматовой так нельзя. Она сама по себе ценность, не как предлог. Даже крошечный Олеша – и тот художник и требуется писать именно о нем; а не рассматривать его, как повод.
Кроме всего прочего, – он зол. Эгоцентризм же феноменальный. И таковое же самолюбие.
Не моего романа.
3/I 63. Переделкино. Дед прочел мне вслух речь прокурора на процессе Эйхмана [189] (Иерусалим, 1961).
Фотографии. Фотография свидетеля, упавшего в обморок от собственных показаний. (А когда он видел – он не терял сознания) [190] .
Из этого процесса ясно, что меньшинство, если только оно организовано – могуче. Меньшинство светлых и меньшинство темных. О светлых Герцен писал: «Россия будущего существовала только между двумя-тремя» [191] и пр. Фашизм начинала горсть подонков, которая заразила потом всю Германию. И только ли Германию. И музыка, философия, литература, демократия оказались бессильны.
189
Эйхман Карл Адольф (1906–1962), немецкий военный преступник.
190
6 000 000 обвиняют. Речь израильского прокурора на процессе Эйхмана. Иерусалим. Издание информационного отдела Министерства иностранных дел. 1961. (С приложением тринадцати фотографий.)
191
У Герцена: «Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства». – Былое и думы. Ч. 4. Гл. 25 // Собр. соч.: В 30 т. Т. 9, 1956, с. 35.
14/II 63. Слухи, слухи о бедах. Начальство недовольно выступлениями поэтов, картиной «Застава Ильича»; Эренбургом; еще чем-то… В Карелии сносят драгоценные деревянные церкви. У духоборов отняли детей.
Мы живем не только в беде и унижении, но и в постоянном предчувствии бед, которое разлагает душу сильнее совершившейся беды.
В который раз.
21/II 63. Переделкино. Так много думалось сегодня в постели, что ничего не упишешь.
Сегодня 8 лет смерти Марии Борисовны. Мы с дедом ходили на могилу. Он обижен, что Коля не приехал. Он вообще часто недоволен Колей, не видя, что Коля – точный слепок с М. Б.; та же душа только в мужском варианте.
Сегодня наблюдала, как дед, пройдя в метель 2 км, прозябнув, побывав на могиле, внутренне осуждая меня за то, что я его потянула пешком, без машины – вошел, хмурый, в парикмахерскую – и, увидев девочку Олю, сразу заиграл, запенился, начал рисовать ей картинки и читать стихи. И память о могиле, и раздражение, и озяблость все исчезло перед встречей с ребенком – т. е. художеством в чистом виде.
(Все, кроме раздражения против меня, которое он потом, думая, что я не слышу, изливал Кларе [192] .)
Основа этой души – талант и доброта. Для того, чтобы не жалеть человека, быть к нему недобрым, ему надо либо вспылить, либо близко столкнуться с черной низостью (Катя [193] , Ермилов, Васильев [194] ). А так – он добр
192
Клара Израилевна Лозовская (1924–2011), секретарь К. И. Чуковского.
193
Катя – Екатерина Елиферьевна Лури (1916–1987), племянница Корнея Ивановича.
194
Васильев Петр Васильевич (1899–1975), художник. Васильев жил в Москве в том же доме, что и Чуковский, – в соседнем подъезде. Он зашел к Чуковскому по-соседски, на столе лежала газета с репродукцией его картины «Ленин и Сталин в Разливе. К. И. сказал: «Что это вы рисуете рядом с Лениным Сталина, когда всем известно, что в Разливе Ленин скрывался у Зиновьева». Васильев пошел прямо в ЦК и сообщил об этом разговоре. Корнея Ивановича вызвал Щербаков, топал ногами, матерился. Подробнее об этой истории см. Корней Чуковский. Собр. соч.: В 15 т. Т. 13: Дневник. М.: Терра – Книжный клуб, 2013, с. 72, 550.
195
Речь идет о писателе Игнатии Игнатьевиче Ивиче (1900–1978).
Если применить к нему мою любимую толстовскую формулу: «нравственность человека определяется отношением к слову», то окажется, что при доброте, уме, щедрости, поразительном трудолюбии он не вполне нравственный человек, ибо часто, чтоб не обидеть, лицемерит, и часто болтать с человеком ему легче, чем слушать человека, вдумываться в него и отвечать впопад.
23/II 63. – Ваш брат отлично написал о Казакевиче.
Беру статью. В 100 раз литературнее и благообразнее, интеллигентнее, чем все, что рядом. Но нет правды и нет Казакевича. Зачем писать, что все его вещи хороши – когда «Синяя тетрадь» и «Дом на площади» и «Весна на Одере» – плохи? И где Казакевич – борец с черной сотней, с антисемитами, с Софроновцами, Казакевич – редактор «Литературной Москвы», напечатавший «Рычаги» и Крона? [196] И где Казакевич, которого заставили отречься и который от этого заболел и потерял перо и схватился за «Синюю Тетрадь» как за способ реабилитации себя? И где эпиграммы, которыми он жег подлецов? И где его юмор?
196
Рассказ «Рычаги» А. Яшина и «Заметки писателя» А. Крона были напечатаны во втором сборнике «Литературная Москва» (1956). В редакцию альманаха входил Э. Г. Казакевич, М. И. Алигер, А. А. Бек, В. А. Каверин и др. Эти произведения вызвали жесткие нападки со стороны Н. С. Хрущева и партийной печати, выпуск альманаха был прекращен, а члены редколлегии вынуждены были каяться.
Легко писать хорошо, когда ставишь себе простенькую задачку – похвалишь друга, тактично и литературно. А вот напиши о нем правду – о нем и о его трагедии. На это кишка тонка.
А может быть я несправедлива, а может быть – он и написал по-настоящему – в стол?
5/III 63. Переделкино. Предчувствия и страхи накануне встречи, которая состоится 7-го [197] .
Дед, разумеется, ехать не хочет – о выступлении и говорить не приходится. На Федина надежды нет. Поедет ли и выступит ли Паустовский – не знаю. Он здесь, задыхается от астмы, кашляет. А я, как всегда, думаю, что ехать надо и говорить надо. Когда за слово убивали – молчание было оправдано. Теперь не убивают. Конечно, будут ругать в печати, не будут пускать за границу, могут не печатать… Но разве это резон? За границу можно и не ездить – а этих полуправдивых книг столько уже было напечатано! Ну будет одной меньше.
197
Встреча Хрущева с интеллигенцией 7 марта 1963 года.
Вечером в Доме Творчества у меня разговор с Игнатием Игнатьевичем Ивичем. Очень неприятный, обозначающий черту. Он тоже считает, что выступать никому не надо. «Это бессмысленно». Нет, он не проникнут Герценом. Что значит бессмысленно. Во имя чести и достоинства литературы надо говорить, а не молчать, когда слушаешь оскорбления и вздор. Неужели только Ермилов должен разговаривать? «Все равно, то, что вы скажете, ни до кого не дойдет». Неправда. Слово проходит сквозь стены. Сколько ждущих душ! Да и одно сознание, что не молчали уже много значит – даже если оборвут, не дадут договорить.