Дневник – большое подспорье…

Чуковская Лидия Корнеевна

6/IX. Москва. Твардовский вернул 20 стихотворений Корнилова. «Ему не о чем писать».

Смеляков – где-то – сказал: «Я бы ему сам послал револьвер, пусть стреляется».

Холодный палач Соловьев [207] выбросил из книги все хорошие стихи и теперь мудрует над оставшимися – выклевывает по строчкам живое.

Так все – от либерала до палача – дружно вытаптывают молодую Россию.

5/XI 63. Комарово. Все больше думаю о необходимости написать свою автобиографию и всю серию воспоминаний: Пастернак, Ахматова, Цветаева и пр. Как писать о них, мне ясно (Неясно – когда). А как – о себе? Свои «Былое и Думы»? Нет, до них я не доросла и никогда не дорасту, потому что я никогда не найду силы и храбрости писать о своих болях правду, касаться их безбоязненно. Разве

я могу написать всё о бабеньке, о своем детстве, или о 37-м, или о своей любви? Нет. Значит форма «Былого и Дум» мне не годится, а надо писать отрывки. Какие?

207

Борис Иванович Соловьев (1904–1976), критик, зам. главного редактора издательства «Советский писатель».

Я бы хотела всегда жить вот так как теперь – в разлуке со своей текущей жизнью, в каком-то условном, почти герметически закупоренном мире – зная только, что в том – благополучны Люша, К. И.

7/XI. Вдруг целый пласт воспоминаний. Из-за Вероники Спасской.

Я все думала о ее отце – которого еле помню – и вдруг поняла, кого мне напоминает эта головка, лоб, эти глаза – и темные, с ранней проседью, кудри.

Было лето в Ольгине (кажется, в Ольгине), 21-го или 22 года. Рядом, на даче, нарядные, богатые люди: Мария Гитмановна и ее муж [208] . Я – чемпион крокета, и меня зовут играть взрослые. Мария Гитмановна – красавица в заграничном зеленом платье, темноглазая, полуседая. Мужа зовет «Комаричек».

208

Мария Гитмановна Каплун (сестра управляющего делами Петроградского Совета рабочих депутатов Б. Г. Каплуна, 1894–1937, расстрелян). Ее муж Ефим Яковлевич Белицкий (1895–1940), заведующий отделом управления Петроградского совета, возглавлял издательство «Эпоха», в 1920-е годы был заместителем заведующего Ленгизом.

Потом вспомнила глубже: ночь 19 года, зима, мороз, мы с Колей живем на Мойке в Доме Искусств (скарлатина) и вот за мною заехал дед на машине! а в машине Борис Каплун, комиссар, в кожаном, и почему-то балерина Спесивцева, и мы едем по пустыне Васильевского Острова сквозь мороз в недостроенный крематорий и там для нас жгут покойника… Ледяная ночь, меня высадили у ворот Дома Искусств и уехали, а я не могла открыть калитку, вообразила, что она заперта, мерзла 1 1/2 часа… [209] Она оказалась открытой.

209

Об этой поедке в крематорий см. запись в дневнике К. И. Чуковского от 3 января 1921 г. (К. И. Чуковский. Собр. соч.: В 15 т. Т. 11. М.: Терра-Книжный клуб, 2006, с. 312–314).

Другое время, тридцатые годы, Дом Книги. Красивая, тихая, очень мягкая женщина, с проседью, в модной шали с цветами – Клара Гитмановна [210] . У нее роман с женатым человеком, отцом Шуриной подруги, Люси Гордон.

И где-то – не помню где и когда – Софья Гитмановна [211] , скульптор, некрасивая, шепелявая – их сестра.

Они все погибли. Спасский – умер, вернувшись из ада. Софья Гитмановна тоже. Мария Гитмановна и ее муж – там погибли. Борис Гитманович тоже. Веронику четырех лет взяла к себе Клара Гитмановна, которая умерла недавно.

210

Клара Гитмановна Каплун (1892–1953), сестра Б. Г. Каплуна.

211

Софья Гитмановна Каплун (1901–1962), сестра Б. Г. Каплуна. Ее муж – Сергей Дмитриевич Спасский (1898–1956), поэт-футурист, потом символист, прозаик, либретист, антропософ. Член русского антропософского общества. Спасские жили в Ленинграде в том же доме на Кирочной, где была квартира Чуковских.

И вот она рядом со мной: юное лицо, кудри и глаза всех Гитманов и походка Спасского. Дитя лагерной пыли [212] .

Так сводит с моим началом свои концы Ленинград.

15/XII 63. Москва. Думала на днях о том, почему дети, школьники, так плохо воспринимают литературу. В 12 лет плохо читают. Слушаешь – бессмысленные интонации, не улыбается смешному.

Это потому, что они читают на чужом языке. Русский литературный язык стал для них

латынью. Пушкин, Тургенев, Чехов. Они знают слова: керосин, очередь, фамилие, со школы. А им дают «Песнь о вещем Олеге» и «Бежин Луг» (не говоря уж о том, что программа игнорирует возраст). Тот разрыв между образованными и народом, о котором писал Герцен, огромен. Литература создавалась образованными для образованных – а теперь ее изучают дети народа. Да еще с помощью безграмотных учителей, которые, читая «Годунова», говорят «икон» вместо «инок».

212

Вероника Сергеевна Спасская (1933–2001), филолог-испанист, переводчица, дочь С. Д. Спасского и С. Г. Каплун.

Конечно, все можно было бы спасти наведением мостов. Наша редакция этим и занималась.

…И победил вовсе не народный язык, не язык просвирни, у которой призывал учиться Пушкин. С литературным и народным языком расправился язык бюрократии: радиовещания, газеты. И люди – дети – его воспринявшие, не могут читать «Бориса Годунова».

18/IV 64. Москва. Убывает, убывает, убывает зрение. Я как с горы качусь в черную яму.

Все неудобнее за работой. Все пюпитры – и старые, и новый, который заказал мне К. И. – не годятся. С них все падает, и я все равно на них ложусь. Все беру не точно: перчатки, перо, монеты, ложки и всё валится. Писать еще туда-сюда, но читать, делать выписки, искать карточки – мука.

15/IV была в ЦДЛ. (Обсуждение 4-х книг о языке). Меня хвалили юбилейно, и при том очень милые мне люди: молодые лингвисты. А я поглощена была тем, что, сидя в первом ряду, не вижу никого на трибуне, и во втором; и, выходя, спотыкаюсь на ступеньках, и гляжусь в пролет между колоннами, думая, что это зеркало.

29/VII 64. Переделкино. Пиво-Воды. Приезжал меня навещать В. Корнилов. Тогда деду уже нездоровилось, но он был еще на ногах, и он его зацапал и заставил читать стихи и поэму. Я не хотела, чтобы Володя читал деду поэму – утомительно. А он настаивал. Но до конца не дослушал – устал… Тут же пришел Паперный, с женой, дочкой и собакой и начал петь свои милые, острые песенки. Когда все ушли, дед стал бранить Корнилова (а накануне хотел писать о нем для «Лит. Газеты», о книжке) и превозносить Паперного. Меня поразило это. Как предпочесть поэту, искателю истины, обуреваемому «зудом правды», напрягающему все силы ума и души, чтобы понять действительность, разобрать ее до нитки, высекающему искры поэзии из ужаса и прозы жизни, брата Хемингуэя и Солженицына – как предпочесть ему порхающего, легкого как перышко, благополучного, изящного остряка!

Он мил, остер, талантлив, но для него игрушка – то, что для Корнилова кровь и крик души.

4/Х 64. Перечитывала – в поисках одной цитаты для Герцена – Гольденвейзера «Вблизи Толстого».

Я не религиозна. (Хотя Тусенька и утверждала, что да). Философия моя – если она у меня есть – такая: надо стать звеном. Стать в строй. Человечество строит культуру. Надо быть звеном в этой цепи. Вне культуры я ничего не люблю; в культуре люблю все, даже стихию. Ненавижу фашизм, потому что он против культуры. Граница борьбы в мире сейчас проходит именно такая: фашизм и антифашизм. Другой я не знаю. Фашизм элементарен, прост. «Простота всегда реакционна», – сказал Достоевский. Искусство – подлинное – направлено против однолинейности, элементарности – мыслей, чувств. Человек будущего – Герцен, т. е. великое соединение художества и этики. В нем каждая клеточка – культура, каждая клеточка – сложность. Я не знаю, идет ли человечество к прогрессу: XIX век культурнее XX, в нем не было Гитлера и Сталина, Освенцима и Колымы. Человечеству, как предсказывали Герцен и Толстой, грозит Чингис-Хан с телеграфами – мы его уже видели, он может снова придти – и Мао и Голдуотер – это разные формы фашизма.

Работа в искусстве – высший вид антифашистской деятельности.

Что такое мещанин? Человек, не чувствующий себя звеном в культуре – т. е. готовая почва для фашизма.

18/III 65. Переделкино. С месяц назад я попросила Копелевых [213] , Гнединых [214] , Фридочку (еще в больнице!) перечесть письма корреспондентов Герцена. Мне очень хотелось проверить, будет ли и им светить этот огонь, как светит мне, покажется ли он и им маяком.

213

Копелевы – Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997), прозаик, филолог-германист, и его жена Раиса Давыдовна Орлова (1918–1989), писательница, американистка.

214

Гнедины – Евгений Александрович (1898–1983), дипломат, публицист, диссидент; Надежда Марковна – его жена.