Дневник его любовницы, или Дети лета
Шрифт:
– Мама! – повторил я машинально. Господи! Как же ему сейчас больно!
Степаныч взялся за весла. Егор тут же вынырнул со дна и принялся деловито разбирать какие-то пакеты. Мы по-прежнему видели только его черный затылок.
– Житие мое, – слабым голосом заключил Глеб, провожая лодку остановившимся взглядом. – Уходит! Уходит, Тошка!
– Заткнись, – ответил я и выплюнул окурок.
Лодка плавно уходила за горизонт. Головы рыбаков превратились в маленькие растрепанные кляксы на фоне сверкающего неба.
Глеб
– Интересно, у меня такое же идиотское выражение лица, как у тебя? – спросил он.
– Даже хуже, – ответил я искренне.
– Пошли-баши? – спросил Глеб.
– Пошли-баши, – согласился я.
Мы развернулись и направились к машине. Глеб вышагивал по песку неторопливо, явно подражая Егору, я едва сдерживался, чтобы не побежать. Открыл дверь, под пристальными взглядами автоматчиков уселся за руль. Рядом плюхнулся Глеб.
– Слушай, там на полу фуфайка светится, – сказал он негромко.
– Он на ковролин лег, – ответил я. – Не мог же я его выдернуть!
– Ребят, поехали, – глухо попросил Юрка. – Антон, постарайся развернуться аккуратно. Подальше от их глаз.
– Постараюсь, – ответил я. Обернулся назад, включил заднюю скорость. «Нива» медленно поползла по теплому песку.
– Они тоже с места трогаются, – проинформировал Глеб.
– За нами, что ли?
– Похоже.
У меня на голове зашевелились волосы. Неужели не проскочили?
– Не дрейфь, – подбодрил Глеб. – Два раза даже снаряд в одну воронку не падает.
Я не ответил. Развернулся, выехал на начало асфальтовой дороги и взглянул в зеркальце заднего вида. Джип следовал за нами, сохраняя трехметровую дистанцию.
– Слушай, если они мимо проедут, то нам можно не беспокоиться о дальнейших жизненных планах, – сказал я. – Юрку увидят, и все.
– Живым не сдамся, – коротко пообещал Юрка.
– Вот спасибо! – сказал я. – Утешил!
– Говорю же, не дрейфь! – отозвался Глеб. – Нам сегодня везет.
– Сплюнь!
Он выплюнул в открытое окно.
Мы, не торопясь, доехали до дачи. Джип следовал за нами, как приклеенный. Я остановил машину у ворот, велел Глебу:
– Иди, открой. Живо, но без спешки.
– Не учи, – огрызнулся Глеб и вылез из салона. Он распахнул обе створки, я неторопливо загнал машину во двор. Глеб тут же закрыл за мной ворота, и в сужающейся щели я успел заметить джип, медленно проехавший мимо.
Я подогнал машину к дверям подвала, повернул ключ зажигания. Машина умерла. Мне показалось, что то же самое произошло и со мной.
– Все, – сказал я хрипло.
Сзади зашевелился Юрка. Он стряхнул с себя рыбу, вынырнул с пола, сел на сиденье и уставился на меня в зеркальце.
– Проскочили? – спросил он.
– Кажется, да, – ответил я с трудом. Язык заплетался, как у пьяного. Подошел Глеб, распахнул дверцу. Плюхнулся на сиденье рядом со мной, обернулся
– Как мы их, да? – спросил он торжествующе. Глаза у Глеба были совершенно безумные.
– Сделали! – ответил Юрка и потер лицо ладонями. – Не может быть! Как Егор в лодку забрался? У него же плечо простреляно?
– Так и забрался, – ответил Глеб. – Вместе с плечом. Подпрыгнул пару раз, подтянулся – и привет.
– Слава богу, – ответил Юрка. – Мы боялись, что он сам не сможет.
– Степаныч ему вроде помощь предлагал, – сказал я. – Только Егор отказался.
– Железный малый, – повторил Глеб в десятый раз.
Юрка молча кивнул. Откинулся на спинку, сложил руки на груди и закрыл глаза.
Мы сидели в машине и медленно приходили в себя. На меня неотвратимо навалилось тупое оцепенение.
– Есть хочу, – сказал Глеб через минуту.
– О боже! – сказал я.
– Я б тоже перекусил, – сказал Юрка.
Я вздохнул и ответил им обоим:
– Делайте, что хотите. Мой дом – ваш дом. Только меня не трогайте. Ладно?
Глеб ухмыльнулся, но промолчал. Я выбрался из машины и на подкашивающихся ногах направился к дому. Сбросил грязные кроссовки, добрался до постели, упал на нее и тут же уснул. Без подготовки, без сновидений… Провалился, и все. В последний раз я так спал только в далеком детстве.
Проснулся я только следующим утром. В десять часов.
Я прикинул в уме и присвистнул: выходит, я спал семнадцать часов. Ничего себе прикорнул!
Чувствовал себя я бодрым и веселым, как студент после сдачи последнего экзамена. И еще мне страшно хотелось есть. «С кем поведешься», – подумал я, вспомнив Глеба, и усмехнулся.
Я отправился в ванную и с наслаждением влез под душ. Долго растирался жесткой мочалкой, потом так же долго и тщательно чистил зубы, словно хотел содрать с себя всякое воспоминание о страхе, который терзал мою печенку последние два дня. «Все позади, все обошлось», – пела душа, и я даже рискнул немного подпеть ей вслух. И напрасно, потому что пою я, по совести говоря, не лучше филина. Я расхохотался, прослушав собственное уханье, вылез из ванной и как следует растерся жестким полотенцем. Побрился, смазал щеки бальзамом, влез в свежие джинсы с майкой и отправился вниз, на кухню.
Еще на лестнице до меня долетел упоительный запах свежей жареной рыбы. Я застонал и ускорил шаги. Надо полагать, хроники завтракают. На кухне, однако, хозяйничали вовсе не хроники, а Глеб с Юриком. Юрик смущенно поздоровался со мной, и я понимал причину его смущения: во вчерашнем хаосе я совершенно не предусмотрел смену прикида для нашего гостя. Юрик сидел за столом в той же рваной фуфайке и жутких засаленных штанах. Грязная униформа вступала в странное противоречие с его хорошо отмытым телом и сверкающими волосами.