Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
За месяц моих ежесекундных размышлений я пришел к выводу, что так, наверное, лучше будет, а то у нас с ней, учитывая наши горячие головы могут получиться неприятные последствия. Стал приучать себя к мысли, что Ира любит другого! В конце концов - я ведь тоже не ангел. Утешением, как всегда, служило то, что не я начал - она меня к этому подтолкнула. И все-таки все мое существо говорило мне, что это еще не конец нашей любви - будет продолжение.
– Ну я пошел!
Зимнее солнце не грело. Было холодно. Дороги и тротуары очищены от снега. Я шел по проспекту Шевченко.
– Куда это ты такой красивый собрался?!
– приветливо, как будто ничего не произошло, воскликнула она.
– Иду в адвокатскую контору, - буднично ответил я.
– Зачем?
– удивленно подняла она брови.
– Подавать на развод.
– В самом деле?!
– с неожиданным беспокойством произнесла жена.
– Ты ожидала чего-то другого?
– Но... так быстро?!
– Зачем откладывать этот неприятный момент - развяжем нам обоим руки, может быть, ты замуж захочешь, ты же влюбилась, - произнес я с напускным равнодушием, - может, и я найду в кого влюбиться!
– Не собираюсь я замуж!
– отвернула она на секунду от меня голову и тут же посмотрела полными слез глазами.
Скоро четыре года как она работает в театре, мастерство вызывать у себя слезы явно улучшилось. Заплакать было ей плевым делом. И тут же - веселый, заливистый и немного сумасшедший смех.
– А как же любовь?
– лениво спросил я.
– Какая любовь?! Нет никакой любви!
– с горечью произнесла Ира.
– Это я... наверное...
– тихо продолжила она и еще тише, - ...такая романтичная...
– А?! Так ты романтичная?!
– возмутился я.
– Раньше это называлось по-другому!
– и я слегка рукой отодвинул ее в сторону, порываясь идти.
– Эдик!
– дернула она меня за рукав.
Остановился, смотрю вопросительно. Умоляющим взглядом, с уже проливающимися слезами она глянула на меня:
– Я люблю только тебя!
– и с всхлипыванием уткнулась в мое плечо.
Мы, притихшие, стояли у края тротуара. У нее чуть подрагивали плечи, кулаком она размазывала по лицу тушь. Поднялся ветер, стало холоднее, у жены вовсю текли сопли.
– Ира, пойдем в кафе, ты замерзнешь!
– Пойдем!
Кафе "Подолянка" было в трех минутах ходьбы. Я заказал пельмени и кофе. Ира, смотрясь в маленькое зеркальце, приводила себя в порядок. Принесли пельмени, с которыми я быстро разделался. Жена меланхолично ковырялась вилкой в тарелке. Я ждал.
– Ира!
– начал я.
– Чего ты хочешь?
Немного помолчав, быстро два раза вздохнув, как человек после долгих слез, она шепнула:
– Я не могу без тебя!
– и еще раз глубоко вздохнув, добавила: - Хочу быть вместе.
Я молча смотрел на нее. "Две недели тому назад сказала, что влюбилась. А тут - на тебе, не может без меня. Что же мне делать? Ведь и мне плохо без нее".
– А как же тот?
– мотнул я головой куда-то в сторону.
–
– Что, бросил он тебя?
– Никто меня не бросал!
– сердито ответила Ира, тут же окинув меня уже примирительным взглядом.
– Ты лучше всех! Никто мне не нужен!
– Но если ты такая романтичная, то вполне сможешь снова влюбиться, а мне остается только ждать, пока ты удостоверишься, что любишь только меня?!
– беспощадно, с кривой ухмылкой возмущался я.
– Эдик, пожалуйста, не надо так.
– Как так?
– Ты знаешь, - и тут же просящим умоляющим голосом попросила: - Пойдем домой?
Кофе не пили, взявшись за руки, поспешили прочь. Дома, едва раздевшись, кинулись в объятья. Любили друг друга неистово и яростно. Я был рад, что мы опять вместе, но пустота, видимо, уже навсегда вселилась в мое сердце.
Пьяный
Танцы шли полным ходом. Приятно было пробиваться через толпу, осаждавшую билетную кассу. После работы я почти всегда уходил с какой-нибудь девушкой. Была одна извечная проблема - есть с кем, да негде. И если уж совсем негде - в ход шли подвалы и чердаки. А ведь еще колония, в которой сидит полторы тысячи молодых проституток, до которых пока не добрался в связи с постоянным присутствием Майи Михайловны на репетициях. Совсем распоясался.
С Афанасием Петровичем начались проблемы. Мы уже дали три внеплановых концерта, за которые он не заплатил. Ребята сказали, что больше "на шару" играть не хотят. Я попытался еще раз поговорить с Ивановым. Он назвал нас шкуродерами и сказал, что если нам не нравится, то можем уходить к чертовой бабушке! Нам совсем не хотелось терять эту работу, да и такой коллектив терять не хотелось. Ребята решили:
– Черт с ним! Тебе надо пойти к нему в третий раз и попытаться все уладить, а мы пока будем искать другое место, куда свалить!
Ради общего дела - пошел.
– Зачем нам ссориться? Пойдемте в "Шесть столбов" и цивилизованно все обсудим, - начал я, зайдя к нему в кабинет.
Он тут же согласился. Видимо, не хотел нас терять. Мы отправились в кафе "Шесть столбов" недалеко от клуба, где можно было выпить и закусить. Я набрался первый раз в жизни. Бутылка закончилась, начальник взял еще одну. Хорошо, что заказали много закуски. Уже не очень соображая, я пытался слабо протестовать, но Афанасий Петрович не унимался.
Кафе я покидал на полусогнутых. Иванов поддерживал меня под руку. Он вывел меня на улицу, прислонил к стеночке, попрощался и ушел. Я не мог оторваться от стены. Не помню, сколько времени я так простоял, но каким-то образом в грязном пальто доплелся до дому! Хорошо, что сын был у мамы. Ира собиралась в театр. Увидев меня в таком состоянии, она не знала, плакать ей или смеяться. Как был в пальто, упал на кровать и тут же дал "стружку": из меня вышла вся закуска "Шести столбов". Жена стащила с меня пальто и принялась убирать с пола. Через минуту я спал. Оркестр был спасен!