Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
Дождь все лил. Я еще долго сидел одиноко в машине, слушая радио. Польша давала джаз.
Пришел декабрь, а с ним и холода. У нас с Ирой совсем все разладилось. Живот ее был уже большим, и поэтому в спектаклях она больше не участвовала. Помогала хореографу и проводила балетные упражнения у станка. Не пила, не курила. Мы не ругались и почти не общались. Любовью тоже больше не занимались. Оба молча страдали.
Как-то вечером, не находя себе места, я позвонил Срибному. Наташа была у него. Сказала, что собирается встречать Новый год вместе с ним в какой-то компании. Настроение испортилось
Живу в каком-то подвешенном состоянии, не зная, что дальше произойдет. Знал лишь, что с Ирой жить не смогу. Иногда пробегали мысли: "Что, если все-таки не мой ребенок? Что, если Наташа найдет другого?"
Дог
Рубинчик получил разрешение на выезд и собирался к Новому году с женой и дочкой покинуть Союз. Лещ ехал в Чоп проводить двоюродного брата в Израиль, и Рубинчик попросил его привезти ему бланки таможенной декларации.
К Рубинчику постучали в дверь. Открыв дверь, он увидел Леща.
– Я не один, - сообщил тот.
Рубинчик приоткрыв пошире дверь - и замер. Рядом с Лещом стоял огромный, черного цвета дог. Они зашли на кухню, пес улегся, заняв половину кухонного пола. Миша рассказал Рубинчику грустную историю.
В тот день, когда Лещ был в Чопе, среди толпы выезжающих евреев был часовой мастер с престарелой мамой и догом. Оказалось, что мастер сделал не все прививки, и какой-то одной бумажки не хватало. Таможенник уперся и был глух к мольбам мастера, несмотря на то, что тот поснимал с рук разрешенные к вызову золотые кольца с себя и со своей матери - взамен справки. Таможенник был неумолим. Поезд вот-вот должен был покинуть пределы Советского Союза. Мастер слезно умолял кого-нибудь из провожающих взять собаку, пообещав купить машину тому, кто привезет ее в Израиль. Желающих не нашлось.
Тогда мастер подошел к Мише Лещу, видимо, заметив в его глазах сочувствие, и плача, с трудом произнес:
– Пожалуйста, возьмите собаку... не пожалеете... он очень добрый и умный, - и сорвался на рыдания: - Не могу просто вот так оставить его на вокзале, пожалуйста, возьмите!
Дог смотрел на хозяина и по-человечески плакал крупными слезами. Плакали многие из наблюдавших. Миша со слезами на глазах согласился взять пса. Мастер в последний раз обнял собаку.
– Прости меня, Кинг... это я виноват... Вот твой новый хозяин, - произнес он, дотронувшись до Миши.
У собаки дрожала морда и текли слезы. Мастер ушел. Собака смотрела в ту сторону, куда он пошел, и не сходила с места. Миша боялся потянуть за поводок и стоял растерянный рядом с ней. Наконец осмелев, он потянул легонько, пес медленно побрел за ним.
На кухне у Рубинчика красавец пес лежал на полу, положив голову на лапы, и продолжал плакать. Миша рассказал, что когда он привел собаку к себе в дом, та залезла на его кровать, и, побоявшись ее согнать, он спал на полу. На следующий день Лещ с Кингом зашли ко мне. Пес занял полквартиры. Через пару дней Кинга забрал один из музыкантов, ставший ему хорошим хозяином.
Таня
Я выплатил долг за машину. Ира - на девятом месяце. Лёня серьезно встречался с Таней, дело шло к
На семнадцатое января была назначена Лёни с Таней свадьба. Уберег Бог Лёню от Зинки и Бебы, и досталась ему симпатичная, стройная, умная и просто хорошая девушка Таня, к тому же и хорошая пианистка. Лёне шел двадцать восьмой год, и мама считала, что ему уже давно пора обзавестись женой. Маме хотелось иметь невесткой еврейку. Со старшим сыном не получилось, надеялась, что младший угодит, но Таня оказалась русской по матери и немкой по отцу.
Таня маме понравилась, и она была не против. Когда-то мама Тани жила где-то в Средней Азии и там вышла замуж за корейца и родила ему четверых детей. Один ребенок умер еще маленьким, затем умер муж. Она вышла замуж за немца Иосифа и родила еще двоих - Таню и Сашу. Иосиф, отсидев срок за службу в немецкой армии, жил на свободном поселении. Перед Второй мировой он жил в немецком поселке под Одессой. Пришли немцы, его забрали в немецкую армию. Через некоторое время он попал в Австрию, где американцы взяли его в плен и отдали Советам, которые отправили его в среднеазиатские лагеря. Там в Коканде он и женился. В настоящее время они жили в Сухуми. Таня поступила во Львовское музыкальное училище и позже в консерваторию. Каким-то образом родители Тани купили ей во Львове однокомнатную квартиру, в которой она с шестнадцати лет жила одна.
Свадьба проходила в большом, просторном кафе "Веселка". Зал заполнила вся наша большая родня, друзья и знакомые. Со стороны Тани приехали ее родители, полукорейские сестры и полунемецкий брат. Ира не танцевала, ей через две недели предстояло рожать. Папа, выпив больше обычного, осоловевший, пел с оркестром еврейские песни. Я иногда играл на органе.
В разгар вечера, ко мне подошла мама и сказала:
– Эдик, я уже давно не вижу папу... Крутилась тут возле него администраторша Нинка... Ее тоже не видно. Пойди найди его и скажи, чтобы сейчас же пришел!
– Хорошо, иду искать.
Администраторша Нинка много лет проработала в одном ресторане с отцом. Красивая, статная брюнетка, она была лет на пятнадцать младше отца и на голову выше его. Я знал, искать надо либо в буфете, либо в подвале, где хранили алкоголь. Возле буфета их не было, и я тихо спустился по деревянным ступенькам в подвал. В дальней комнатке под потолком висела лампа, под ней на ящиках сидели папа с Нинкой. Они пили на брудершафт шампанское. Я тихо стоял в темноте, давая им возможность выпить. Выпив, легко и быстро поцеловались. Папа смотрел на нее масляными, осоловевшими глазками.
– Гришенька, ты такой хороший человек...
Тут появился я.
– Папа, если ты сейчас же не вернешься в зал, то у тебя с мамой будут большие неприятности.
– Да-да, бегу!
– встрепенулся папа.
– Ниночка, я побежал!
– Беги, беги, Гришенька и счастья молодоженам!
– сказала вслед Нина, улыбнувшись мне.
По дороге домой папа, уже прилично набравшийся, вдруг завелся и осмелев, стал говорить маме нелицеприятные вещи: ты, мол, такая да сякая, и вообще ты местечковая Хайка.