Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник)
Шрифт:
– Ай, молодца! – Я хлопаю себя ладонями по коленям и встаю. – Красавцы какие, ну ты подумай!
– Антон, на моем месте ты поступил бы так же.
– История не терпит сослагательных наклонений. В данном случае это сделали вы, а не я.
– Медиасреда бесчувственна и неразумна, ее формат…
– Аркадий Яковлевич, вы, по-моему, с коньяком переборщили. Вы уже путаете тех, кто в формате работает, с теми, кто его создает. Вы уж определитесь, господин Вербицкий, пока нас тут только двое, а то некрасиво получится. Вы в формате работаете или вы
– Антон, я хотел сказать…
– А не надо хотеть и говорить разные вещи. В этом проблема, понимаете? В том, что мы хотим сказать одно, а говорим другое. А подразумеваем вообще третье. Так где же эти неодушевленные убийцы людского сознания? Два ангела ада, Медиа и Формат, а?
– Антон, я понимаю, ты взвинчен. Еще бы, пережить такое! Но я тебя прошу…
– А я вас прошу, ответьте, кто это? Не можете? Тогда я за вас отвечу. Это мы с вами. Вы – Формат, а я – Медиа, которая работает в этом формате. Или наоборот, как вам больше нравится. И не надо мне тут гнать про медиа. Она очень даже разумна, потому что ОНА – ЭТО МЫ. Мы media sapiens, а потому и формат, и информационная среда, и приемы доведения информации до аудитории – все это мы, бесчувственные и аморальные твари, движимые жаждой наживы и тщеславием. Давайте хотя бы сегодня друг другу лапшу на уши вешать не будем, а?
– Тогда, Антоша, дорогой, давай вернемся в русло столь любимого тобой цинизма.
– Давайте. Цинизм – он хотя бы честнее.
– Вот-вот. Когда Горчакова подралась с собственными строителями, кто предложил двигать в прессу легенду о том, что ее, известную правозащитницу, избили «Наши»? Не ты ли, Антон?
– Ну, я, и что?
– А метро? А Зайцев? Начал мне тут задвигать про медиа сапиенс, философ доморощенный. У тебя у самого какие принципы и какая мораль?
– Никакой. Как и у вас.
– Так чего же ты хочешь? Ты умер. Точнее, мы думали, что ты погиб, и решили на этом выстроить удар. Тебе как мертвому разве не все равно, кто и в каких целях использует твое имя?
– Может, мне мое светлое имя дорого?
– Ай, – отмахнулся Вербицкий, – брось ты! На наших именах пробы негде ставить.
– Согласен. И что дальше будет?
– Будешь жить, я так понимаю, долго и счастливо. Говорят, кого хоронят раньше срока, тот долго будет жить.
– Я говорю в практическом плане. Я же теперь воскрес. И как нам всем с этим жить?
– Да… надо подумать…
– Может, церковь создадим? Имени отрока Антона, от кровавой гэбни умученного и счастливо воскресшего? Я буду мессией, вы – апостолом, прибыль пополам. Идет? Или даже вы будете воскресителем меня. А чё? Грабовой вон «воскрешает» и неплохо на этом зарабатывает. Только он не может ни одного воскресшего предъявить, а у нас – пожалуйста, живой воскресший. Да какой!
– Брось
Мне уже по-настоящему смешно и безумно любопытно, как Вербицкий вырулит ситуацию. Такое впечатление, что это будто бы и не со мной происходит. Какой-то политический кинотриллер, да и только. Вербицкий тем временем успокаивается и снова садится за стол.
– Так, Антон Геннадьевич. Я думаю, мы ничего поменять не сможем. Если ты сейчас воскреснешь, нам придется отыгрывать назад наши обвинения, что спецслужбы охотились за тобой.
– Мне, виноват, в гроб теперь лечь?
– Нет, в гроб не стоит, конечно. А вот исчезнуть (Вербицкий поднимает палец к потолку) на время, думаю, было бы хорошо.
– Это на какое такое время?
– Ну, не знаю. На годик, к примеру. А что, хорошая мысль, – Вербицкий встает, подходит к шкафу, и видно, как его самого прет от столь удачной мысли. – За рубеж… Сделаем тебе документы и отправим на длительный отдых.
– Как шахтера? – смеюсь я.
– Именно. Ты же бился в каменоломнях путинской России за свободу слова. Шахтер и есть. Все мы шахтеры…
– Мы, Аркадий Яковлевич, не шахтеры, а ассенизаторы. Только неправильные. Настоящие ассенизаторы говно вывозят, а мы его, наоборот, привозим, в огромных количествах.
– Ты сегодня на редкость метафоричен.
– Это у меня от народа. Долго путешествовал, вот и набрался. Ладно, давайте дальше.
– А что дальше? Выбирай страну, выпишем тебе отпускные. Миллион тебя устроит? Поедешь к морю, будешь загорать, с девками кувыркаться. Может, книгу напишешь.
– А дальше?
– Там видно будет. Выборы проскочим, ситуация стабилизируется, все про тебя забудут, а через год много чего изменится. Ты, может, и вовсе возвращаться не захочешь.
– А если захочу?
– Ну… придумаем тебе легенду. Расскажем, что ты боялся за свою жизнь и был вынужден уехать. Правду скажем. Антон, это же гениально! Скажем правду, и все! Ты станешь национальным героем российской интеллигенции. Как Герцен. Ну или Огарев.
– Какая-то левая история получается… Но как же я буду целый год вдали от родины жить?
– Береза живет в Лондоне и не тужит, чем ты хуже?
– У меня нет таких денег, как у него. А так я не хуже, я лучше.
– Тебе миллиона мало? Давай обсуждать. Скажи, сколько хочешь, я обсужу с… ну, сам понимаешь. И решим твои вопросы.
– Ну как я уеду? У меня тут друзья, любимые женщины, Родина в конце концов.
– Антон, – кривится Вербицкий, – я тебя умоляю! Родина тут у него. Родина – там, где теплее. А с бабками везде тепло. Друзей у тебя нет, сам себе хотя бы не ври, а любовь ты себе купишь. С такими бабками, как у тебя, ты жених завидный.
– Я так не могу… не могу и не хочу. Я привык быть на острие событий. Living on the edge и все такое. Я не могу без работы, и в пенсионера, пускай союзного значения, мне превращаться рановато.