Дневник путешествия Ибрахим-бека
Шрифт:
Тогда другой фарраш обратился к первому:
— Пойдем, Мешеди Риза, эти мерзавцы иностранцы все ненормальные.
Короче говоря, мы едва выбрались из когтей этих волков. Дорогой я сказал Юсифу Аму:
— Зачем ты сказал неправду? Мы ведь не иностранные подданные. А что, если бы они потребовали наши паспорта? Что тогда делать?
— То была ложь во спасение, — отвечал он. — Разве они сообразили бы вспомнить о паспортах, коли уж раскрыли кошельки для взяток, да дело-то не выгорело.
Я заметил, между прочим, что большинство иранских чиновников во время разговора с простым народом кладут руку на усы, покручивают их и как-то по особому выговаривают слова: быстро-быстро, громко и проглатывая окончания, например: «не, не...»
Итак, мы вернулись на свою квартиру и оставались там еще целых тринадцать суток. Все время пребывания в Ардебиле я не находил себе места и тоске моего сердца не было предела.
Не страшно ли? Во всем городе никто из жителей, кроме меня, не отдает себе отчета о всех этих невероятных притеснениях и никто не удивляется такому положению. Можно подумать, что терпеть подобный гнет является их органической потребностью и что они и не подозревают о правах человека. Сознание этого еще больше увеличивало силу моих страданий.
И вот, несмотря на всю эту тиранию, тегеранские газеты каждый день заверяют в разделе «Вести из провинции», что народ доволен, покоен и всячески благоденствует. Можно подумать, что это эпоха самого Ануширвана! Да будут вовеки презренны эти люди!
Кстати сказать, губернатору, как потом выяснилось, и нужно было всего каких-нибудь двадцать голов этих несчастных скотов. И это-то послужило причиной невообразимой сутолоки, шума, незаконных захватов, приостановило торговлю и причинило людям столько неприятностей! Воспользовавшись суматохой, губернаторские фарраши поживились и здесь, собрав с бедных владельцев вьючного скота более двухсот туманов.
И ни один из почтенных купцов рта не раскрыл, чтоб возмутиться, чтобы крикнуть: «Что это за беззаконие!». Можно подумать, не дай бог, что творец создал людей только для того, чтобы они тянули на своей шее ярмо угнетения.
Но время шло, и на четырнадцатый день к нам, наконец, пожаловал возница, который где-то прятался во время этой суматохи. Увязав пожитки, мы тронулись в путь.
По дороге Юсиф Аму вдруг говорит мне:
— А помнишь ли ты случай, о котором рассказывал нам в Каире Ахмад Эффенди из Тебриза?
— Что за случай?
— Ахмад Эффенди рассказал вот что: однажды в Тегеране заболел какой-то генерал, и среди ночи послали фарраша за знаменитым врачом, чтобы он помог больному. Бедняга врач, поднятый среди ночи с теплой постели, явился к больному вельможе. Определив болезнь и приготовив лекарство, он пошел было обратно. Вдруг фарраш этого сиятельного генерала хватает его за воротник с требованием «чаевых». «Ага-джан, — говорит врач, — глубокой ночью я явился сюда, чтобы вылечить твоего хозяина, а мне ничего не заплатили за визит. Что же я могу тебе дать?». Но фарраш не отступал: «Не рассказывай сказки, я ведь не слуга твоего отца, давай-ка мне за услуги!». Врач поневоле возвращается к господину и докладывает ему: «Господин генерал, ваш слуга требует от меня за услуги, а я сам ничего от вас не получил». На это генерал отвечает: «Ах, хаким-баши, [162] ну и прохвосты эти фарраши! Дай ему какую-нибудь малость, чтоб отвязался».
162
Хаким-баши — лейб-медик, придворный врач.
— Так вот, тогда, — прибавил Юсиф Аму, — вы беднягу Ахмада Тебризи всячески поносили как лжеца и винили в том, что он не патриот. А вот теперь и стало ясно, что человек-то говорил правду. Теперь вы в этом убедились сами, когда и от вас потребовали за такие же «услуги».
— Молчи, бога ради, — воскликнул я. — Ни слова больше, с меня довольно и этих мучений!
Краткий вывод о путешествии в Ардебиль. В этой области люди имеют склонность к показным благочестивым беседам — в каждой
163
Муджтахид — мусульманский законовед, ученый, достигший высшей степени в законоведении и толковании законов.
164
Шейх ал-ислам — титул верховного главы мусульманской религии.
Итак, мы вдвоем в сопровождении возницы держали путь к городу Марага. К вечеру мы добрались до деревни Нар, что находится неподалеку от горного перевала Саин.
Между тем стал падать снег. Мы подъехали к дверям одного деревенского дома и попросили пристанища. Нам показали угол в конюшне.
Я сказал:
— Но невозможно же находиться вместе с животными! Дайте нам какую-нибудь комнату, мы заплатим за наем столько, сколько спросите.
Тогда нам ответили:
— Другого помещения у нас нет, мы сами вынуждены здесь жить.
Тем временем возница вскипятил немного воды в. кувшине, мы приготовили чай и поужинали вареной курицей.
Снегопад продолжался до самого утра, и снег покрыл землю больше чем на ползара. В Египте мне никогда не случалось видеть снег, да и здесь я встретился с ним впервые, и зрелище это меня потрясло. Все дороги были занесены, и мы решили переждать еще день. А ночью пришло известие, что неподалеку от перевала сбился с пути из-за снегопада какой-то караван и остановился, побросав свои товары. Два человека и двадцать вьючных животных были заметены снегом и погибли.
Итак, в ожидании, пока перевал снова станет доступным, мы целых четырнадцать дней оставались жильцами и соседями животных в маленькой конюшне.
У меня нет слов, чтобы описать всю силу тоски, которая охватила меня тогда. Уважаемым читателям не потребуется большого воображения, чтобы представить себе, каково было мое состояние. Человек, который никогда в жизни не видел снега, не испытывал холода и во все время путешествия на пароходах и поездах занимал места первого класса, жил в лучших отелях цивилизованного мира, и вдруг вынужден пребывать четырнадцать дней в подобном месте! Если бы между Ардебилем и Марагой была выстроена железная дорога, то путешествие это заняло бы не более шести-семи часов и было бы спокойным и удобным. Дороги, увы, нет и не предвидится!
В конце концов после нашего четырнадцатидневного собеседования с животными из-за перевала прибыл караван и принес известие, что дорога очистилась и можно переходить перевал. Мы быстро собрались и тронулись в путь.
Оставляю на ваше воображение те трудности, которые мы испытали, карабкаясь вверх и сползая вниз. Несчастные иранцы привычны к таким трудным путешествиям, но всякий иностранец, познавший эти пути, не может надивиться выносливости иранцев и полнейшему нерадению властей к этим вопросам. Кто не знает того, что нынче весь земной шар опоясали железные дороги? Негры Абиссинии и Судана, дикари Африки пользуются этим благом, и только горемычные иранцы по-прежнему его лишены.