Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

ковин, где они зародились. В углу обе принцессы Бонапарт *

делают вид, что читают.

Время от времени принцесса отпускает какую-нибудь во

пиющую бессмыслицу по поводу Рима. Такая уж странность у

этой неглупой женщины. Как собеседница она весьма незау

рядна, но, когда она спорит, у нее ум, доводы, гневные выпады

574

совсем

как у вспыльчивого пятилетнего ребенка. В сущности,

она ненавидит папу потому, что ненавидит императрицу! *

Араго читает статью своего приятеля Вильмо о папстве,

одну из тех статей, которые издеваются над Ватиканом, упо

требляя выражения, достойные Пти-Лазари... * Два римских

князя, маленький Габриелли и толстый Примоли, не подают ни

какого признака собственного мнения о настоящем и будущем

их страны; сразу видно, что они — дети своей родины!

Понемногу наступает вечер. Дождь все не перестает. Эбер

вылизывает кисточкой жемчужины на портрете. Не знаем, что

делать, о чем говорить. Сеанс окончен. Переходим в соседнюю

гостиную. Принцесса ложится на ковер со своим маленьким

племянником, который чешет ей спину. И в этот час, когда на

висла угроза столь больших событий, когда назревают такие

перевороты, я вижу, до чего могут опуститься, из-за дождя или

бури, развлечения скучающего двора, мелкого или крупного.

Один художник придумал положить палку от метлы на два

стула, и некоторые из гостей, чтобы рассмешить принцессу,

если они свалятся, садятся на эту перекладину, уравновешивая

друг друга, и пытаются палочкой сбить четыре бумажных

рожка, насаженные на шишечки, украшающие спинки стульев.

16 октября.

Обедаем с Эбером у Филиппа.

Он говорит нам об одном своем римском ученике, молодом

скульпторе Баррасе, брате известного художника, которого

давно уже мучило непреодолимое желание поехать в Грецию,

чтобы написать по-гречески под каким-нибудь сделанным им

бюстом или статуей: и 1. Эбер недавно полу-

чил от него письмо, полное отчаяния; он пишет, что на родине

Фидия нет больше натурщиков, нет даже глины, и один скульп

тор, которого он наконец отыскал, сказал ему, что, если в Гре

ции кто-нибудь хочет создать произведение искусства, он едет

в Рим, а в Афинах теперь лепят только по картинкам.

Мы заговорили с

ним о Гренобльском музее. Он рассказал

нам, что на его призвание повлиял не музей его родного города,

не великолепный Рубенс, а ручьи его родины, эти небольшие

ручьи, не шире стола, с очень быстрым течением, хотя вода ка-

1 В Афинах [такой-то] создал ( греч. ) .

575

жется неподвижной, и только на сером дне, где пестреют жел

тые камушки, колышутся зеленые стебли всевозможных порос

лей. Эти нежные и гладкие тона под быстро текущей водой,

этот затонувший свет, эта прозрачность подводной жизни ручья,

под переливчатой глазурью, — глазурью, которую он сравнивал

с копаловой камедью, — все это было для него зеркалом, в кото

ром отражался его идеал.

Берлиоз его земляк. Дома их родителей стоят в горах совсем

близко друг от друга, один повыше, другой пониже. Они виде

лись еще сегодня утром, и Берлиоз рассказывал ему, что в две

надцать лет, у себя на родине, он был влюблен в двадцатилет

нюю девушку. Потом он много раз испытал любовь, жестокую,

романтическую, с надрывом, и все-таки в глубине души у него

брезжило глухое воспоминание об этой первой любви, кото

рое ожило в нем, когда он снова встретился в Лионе с той де

вушкой, ставшей уже семидесятичетырехлетней старухой.

А теперь он ей пишет, и письма его полны только воспомина

ниями о чувствах его двенадцатилетнего сердца, и он живет

только этим давно угасшим огнем.

Октябрь.

Для людей вроде нас жизнь — это такая работа, такой труд,

такая занятость, что когда мы будем умирать, нам, наверно,

придется спросить себя: «Да разве я жил?»

Четверг, 14 ноября.

< . . . > Признать талант у своих друзей еще труднее, чем

признать его у своих врагов. <...>

Весь ноябрь ведем адскую жизнь: публикуем книгу *, устраи

ваем квартиру, имеем дело со всевозможными ремесленниками,

приводим в порядок книжный шкаф, пишем головоломную ра

боту о мастерах виньетки, соблюдаем особый режим для каж

дого из нас и стараемся немного поправить свое здоровье...

В этом бренном мире мы должны были бы взять себе девиз:

«Несмотря ни на что».

А пока мы наделяем им героя нашей пьесы *.

25 ноября.

Мы в Бар-на-Сене, в деревне и в кругу семьи, для разнооб

разия.

А там, в Париже, успех нашей «Манетты Саломон» в полном

разгаре.

576