Дневник. Том 1.
Шрифт:
каракулевые брови, глаза и улыбка куклы-дурачка. Жена,
играющая при Каллу роль г-жи де Помпадур, приглашает его
гостей и, я думаю, имеет какое-то отношение к любовным
интригам хозяина.
Здесь бывают деклассированные женщины или женщины,
которые только одной ногой еще держатся в свете, как, напри
мер, г-жа Виоле-ле-Дюк, в пятьдесят пять лет строящая из
себя наивную девочку; певица по имени Гонетти; пианистки,
побывавшие, кажется,
щины, философски взирающие на любовные шашни по закоул
кам; бедная старенькая органистка, с глазами как у белого кро
лика, вся седая, неловкая, словно выпавший из гнезда птенчик,
вечно смеющаяся и еще более жалкая из-за этого, потому что
ее сразу представляешь себе в Париже, на шестом этаже, где
на обед у нее одна редиска, — на ней черное платье, похожее на
жженую бумагу. Мужчины всех сортов, много архитекторов,
пейзажист, последний из награжденных поездкою в Рим *, —
последний, и то слава богу! — художник, пейзажи которого спо
собны внушить уважение к манере Тено.
Понедельник, 29 июля.
Возвращение в Париж.
8 августа.
Заходим к Сент-Беву. Демократическая натура этого чело
века видна в том, как он одевается по-домашнему: халат,
штаны, носки, шлепанцы, — простонародные шерстяные вещи
придают ему вид привратника, страдающего подагрой. Он так
много вращался в среде изящных, изысканных людей и все же
568
не мог усвоить себе внешний вид светского старика, почтенную
домашнюю оболочку старости.
Он длинно и со скучными повторениями рассказал нам, что
произошло с ним в сенате и какую это ему создало популяр
ность *. А пока он говорил, мы невольно думали о том, что
одна-единственная статья, написанная желчным и правдивым
пером, один булавочный укол со стороны порядочного человека
мог бы выпустить воздух из шара, наполненного пустыми сло
вами, который возносит сейчас ввысь этого мученика с жало
ваньем в тридцать тысяч франков, — если бы такая статья на
помнила, что этот самый Сент-Бев, единственный среди образо
ванных людей, единственный среди писателей, в 1852 году, во
время белого террора в литературе, во время преследований
Флобера и нас, во время всеобщего рабского молчания, поддер
живал реакционный режим; если бы она напомнила, что он
прозрел и обратился к свободе только после того, как получил
пожизненный оклад, что свое гражданское мужество он обрел
только вместе с жалованьем
тора, которые он заработал, когда со злопамятством священника
служил всему мерзкому злопамятству Второго декабря.
На обратном пути от Сент-Бева заходим к Мишле. Он сидит
на диванчике, подбоченясь, в позе идола, с какой-то экстатиче
ской и немного обалделой улыбкой на лице.
Он говорит с нами о Руссо, — по его мнению, если Руссо и
сделал что-нибудь стоящее, то лишь потому, что в какой-то мо
мент ему некуда было податься и он был доведен до отчаяния.
То же самое было и с Мирабо. И Мишле принимается доказы
вать нам закономерность этих резких перемен в судьбе великих
людей: неудачи заводят их всех в тупик, где они делают кру
той поворот, чтобы пойти навстречу своему счастью. Он закан
чивает так: «По этому поводу хорошо сказал один эмигрант:
«В Америку надо приплывать на доске, потерпев кораблекру
шение; человек, прибывший туда с чемоданом, ничего там не
добьется».
14 августа.
Сегодня видел своего юного родственника. Существо совер
шенное и законченное. Практичное ничтожество. Маленький
щеголь, ограниченный и самодовольный. Ни мысли, ни чувства,
ни стремлений; нет даже ни капли той зависти, из-за которой
такие люди, как его отец, в молодости все же поднимались до
своего рода политических убеждений. Оффенбах и Массен —
вот что такое для него мир! Я еще не встречал такого ниги-
569
лизма ума и сердца; а ведь этот мальчик прежде, казалось, не
обещал стать идиотом. Впрочем, это — ничтожество, прекрасно
себя чувствующее и вполне счастливое. Его веселье похоже на
опьянение; оно вызвано здоровьем и свежестью внешних ощу
щений, свойственной двадцатилетнему возрасту. Я думаю о том,
что провидение, разумеется, позаботилось о будущем всей той
породы, которую он представляет, и что благодаря провиден
циальному параллелизму в нашей прекрасной Франции воспи
тывается и ждет своего часа поколение девиц, изготовляемое в
пансионах и семьях для того, чтобы стать супругами и достой
ными половинами этих хорошеньких господчиков.
15 августа.
< . . . > Смерть соблазняет некоторых людей как последнее
приключение. < . . . >
25 августа.
Он много знает. Много читал. Видел свет, женщин, деловой