Дневник. Том 1.

де Гонкур Эдмон

неопределенно блуждают по снующим мимо нее живым людям.

Время от времени усталые санитары, чтобы вытереть пот со

лба, ставят носилки на тротуар, как бы делая остановку на

станциях агонии.

22 мая.

У Мишле.

Несмотря на годы и долгую работу, этот убеленный седи

нами старик еще молод, сохранил живой ум и по-прежнему так

и брызжет яркими словами, красноречием и парадоксами.

Говорим о книге Гюго *.

Мишле считает, что роман — это

требующее огромных усилий создание чуда, то есть нечто прямо

противоположное тому, чем занимается историческая наука,

«великая разрушительница чудес». И по этому поводу он при

водит в пример Жанну д'Арк *, которая уже перестала быть

1 Буквально: темный ( франц. ) .

626

чудом после того, как он показал всю слабость и недостаточ

ность английской армии и противопоставленную ей концентра

цию и собранность французских войск.

Он представляет себе Гюго не как Титана, а как Вулкана,

как гнома, кующего железо в большой кузнице, в глубине зем

ных недр... Прежде всего это создатель эффектов, влюбленный

в чудовищ: Квазимодо, «человек, который смеется», — именно

эти чудовища создали его книгам успех; даже в «Тружениках»

весь интерес романа сосредоточен на спруте... У Гюго есть

сила, большая сила, и он подстегивает, перевозбуждает ее, —

это сила человека, который всегда гуляет под порывами ветра

и два раза в день купается в море.

Потом Мишле говорит о трудностях создания современного

романа, состоящих в том, что среда теперь мало меняется; и,

видимо, не слушая наших возражений, он переходит к «Па

меле» *, большой интерес которой состоит для него в измене

нии тогдашних нравов, — в превращении старого английского

пуританизма в методизм, в его приспособлении к человеческим

интересам и к практике жизни, которое началось с того дня,

когда Уэсли сказал, что «у святых должны быть свои обязан

ности».

«Памела, — говорит Мишле, подчеркивая свои последние

слова улыбкой, — Памела, одновременно тип молодой женщины

и магистра!»

В беседе мы касаемся выборов. Он сообщает нам любопыт

ную вещь: народ говорит не «будущая революция», а «буду

щая ликвидация». В наше время, когда царствует Биржа, гнев

народа заимствует свой язык из финансового жаргона. <...>

23 мая.

Книга Флобера, его парижский роман, закончена. Вот, на

зеленом сукне его стола, рукопись, в специально изготовленной

для этого случая папке, с названием, от которого он упорно

не

хочет отказаться: «Воспитание чувств» — и с подзаголов

ком: «История молодого человека».

Он собирается послать ее переписчику, ибо, с тех пор как

Флобер начал писать, он хранит, с каким-то благоговением,

бессмертный памятник своих сочинений, переписанных от

руки. Этот человек вносит немножко смешную торжественность

в самые мелкие подробности своих творческих мук... Право, не

знаем, чего в нашем друге больше, тщеславия или гордости!

627

25 мая.

У Маньи говорили о молодом Реньо, о его успехе в Салоне,

о его «Приме», о прелестном розовом эскизе «Графиня Барк».

По поводу эскиза Шенневьер рассказал, что эта женщина

была женой провинциального юриста и отдалась императору

мимоходом, во время одной из его поездок. Ее мужа перевели

в Париж. Он любил свою жену. Он узнал обо всем. За не

сколько месяцев он убил себя всевозможными излишествами.

Его вдова некоторое время была домоправительницей у мисс

Говард, потом вышла замуж за шведского дворянина, графа

Барка, все состояние которого заключалось в портфеле с чудес

ными старинными рисунками, полученными неизвестно откуда.

Он продал Лувру несколько превосходных рисунков Рубенса,

в том числе «Марию Медичи». Странная пара! Они вечно были

озабочены, как бы извернуться, а когда оказывались уж совсем

без гроша, отправлялись в Музей предложить какой-нибудь

рисунок, иногда стоимостью всего в пятьдесят франков. Потом

муж и жена переехали в Испанию, где она стала любовницей

Прима и принимала гостей в его салоне. Любопытная чета

современных авантюристов!

Выборы? Ну, и что ж? Это просто всеобщее голосование.

После бесконечных веков столь медленного воспитания дикого

человечества вернуться к такому варварству, когда решает

большинство, к победе слабоумия слепых масс! Выборы, отме

ченные восторгом Парижа перед Банселем, субъектом, все рас

ходы которого на рекламирование его кандидатуры, на бюлле

тени, объявления, циркуляры и т. д. оплачивала, говорят, со

держательница брюссельского публичного дома. И, при нашем

полном политическом равнодушии, нам хочется, чтобы, к стыду

Парижа, это оказалось правдой! *

Гюго, которого теперь можно было бы именовать Синай

ским Коммерсоном *, дошел до чудовищного пародирования

самого себя. В своей книге он словно глумится над собою.

10 июня.