Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

Вторник, 18 января.

Несчастье пьес, подобных «Франсийоне» * и прочих выму

ченных драматургических поделок, состоит в том, что вместо

характеров, взятых из жизни, они выводят на сцену марионеток,

которые на протяжении пяти актов доказывают прописную

истину.

Сегодня утром ко мне заходил поговорить Бурд из редакции

«Тан», — он собирается написать статью о моей будущей пьесе

«Жермини Ласерте», о ее построении

по образцу шекспиров

ских драм и о моих взглядах на классическое деление по актам,

которое, по-моему, замыкает театр в устаревшие рамки и ме

шает ему приблизиться к роману *. <...>

27

Э. и Ж. де Гонкур, т. 2

417

Наверно, это свойственно каждому: получив неприятное

письмо, нам всегда хочется забросить его в угол не дочитав,

чтобы внимательно прочесть когда-нибудь потом, в другой раз.

Держать в столе готовую пьесу «Отечество в опасности» —

первую подлинно историческую пьесу, первое действие которой

мастерски воспроизводит события конца XVIII века, а пятое,

посвященное трагической жизни тюрем той эпохи, по своему

драматизму превосходит самые драматичные сцены Шекс

пира, — держать в столе такую пьесу, о чем знают театральные

директора, которые сбиваются с ног в поисках пьесы к столе

тию Революции, и тем не менее даже не помышляют попросить

ее у меня... Поистине мне не везет!

Понедельник, 24 января.

Вот хороший анекдот о хорошенькой госпоже Арманго.

У нее умерла мать. Через два месяца был бал-маскарад у ее

подруги. Она пошла на бал... нарядившись крестьянкой в глу

боком трауре.

Сегодня на репетиции «Нюма Руместана» меня потрясло

одно наблюдение: мысли актеров и актрис, как видно, ни

сколько не заняты пьесой, в которой они играют; они работают

совершенно так же, как служащие министерства за своими кон

торками, ничуть не более вдумчиво, и, выходя или, вернее, вы

рываясь из театра, как школьники после уроков, сдают по пути

привратнику свои роли, а заодно и все помыслы о них. Не

ужели так было всегда?

Среда, 1 февраля.

<...> Сегодня за обедом у Бребана все разговоры верте

лись вокруг статьи в газете «Пост» * о генерале Буланже, кото

рый был виновником падения курса на бирже... Говорят, что

Курсель покинул берлинское посольство, так как его положение

стало совершенно невыносимым; что кайзер Вильгельм и Бис

марк, которые даже после войны 1870 года продолжали смот

реть на разгромленную Францию как на великую державу, те

перь, после бесконечной смены

министерств, не пользующихся

никаким авторитетом, относятся к нам с полным пренебреже

нием. Сам Фрейсине признался во всеуслышание, что иностран

ные посланники говорили ему: «Все это очень хорошо... и мы

были бы рады заключить с вами соглашение, но кто может по

ручиться, что завтра вы еще будете на месте?»

418

Суббота, 5 февраля.

Мне попался в руки каталог автографов, где приводится

письмо моего брата; он фигурирует там как «видный эрудит».

А историк? А романист, позвольте спросить?

Воскресенье, 13 февраля.

Обед у Шарпантье.

Масе, бывший начальник сыскной полиции, человек с ус

кользающим и в то же время вопросительным взглядом из-под

очков, как у Тэна, очень забавно рассказывает о ворах, — о

ворах из общества, которых, по его словам, так много на па

рижских улицах, что ему приходится жить за городом, чтобы

с ними не встречаться. Говорит он и о крупных финанси

стах, попавших в тюрьму, в частности об одном из них, — не

называя имени, — которого он сам отправил в Мазас, а затем

через некоторое время встретил на обеде в министерстве, — тот

сидел по правую руку от министра и приветливо кивнул ему

с покровительственной улыбкой; и о другом, который побывал

в двух-трех тюрьмах, а потом наградил иностранными орде

нами всех их начальников и высших служащих. <...>

Среда, 23 февраля.

Все эти дни глубокая печаль. Благодушные отзывы прессы

о мерзости, которая называется «Чрево Парижа» *, и одновре

менно почти всеобщее признание достоинств «Нюма Руме-

стана» невольно заставляют меня думать о кровожадности жур

налистов по отношению ко мне, об их беспощадных нападках

на «Рене Мопрен» и на «Анриетту Марешаль», после ее возоб

новления; и я чувствую, что, пока я жив, все, что бы я ни на

писал, будет встречено газетчиками всех мастей с той же не

истребимой и непонятной враждебностью.

Четверг, 3 марта.

Сдал в издательство нашу книгу «Дневник Гонкуров».

Суббота, 12 марта.

Ну и трус, ну и подлец, ну и жалкий человек этот Тэн!

Узнав из газет, что во втором томе «Дневника» я собираюсь

опубликовать наши беседы у Маньи, он прислал мне письмо, где

напоминает, что он еще жив, просит не сообщать ни его мнений,