Дневник. Том 2
Шрифт:
мыми ей разведенными женщинами... А я вовсе не убежден, что
на земле установлен такой благоразумный ад!
В какую-то минуту Доде заговорил о задуманной им пьесе
на тему о Страхе: текст, подкрепленный световыми и музыкаль
ными эффектами, никаких примитивных ужасов, а только са
мые простые вещи, как безмолвно-таинственное падение дождя
на деревенскую дорогу ночью.
Понедельник, 23 января.
В глубине души с некоторой
оправданной, я размышляю о том, с высоты какого презрения
театральная критика, всегда готовая расхвалить все, что угодно,
лишь бы не оригинальное, разгромила пьесу * человека, воссе
дающего на сорока томах, опередивших все, что было сделано и
написано до него.
552
Воскресенье, 29 января.
Сегодня я написал Симону, что хочу ответить Бауэру, опуб
ликовавшему две статьи против моего предисловия * к пьесе
«Долой прогресс!», где я говорю о славянском тумане и неуклю
жих плагиатах, которые только и могут быть порождены влия
нием скандинавского театра.
Вторник, 31 января.
Сегодня написал в «Эко де Пари», что отказываюсь от статьи
в ответ Бауэру. Не знаю почему, но в последние дни я не в
состоянии работать, полемизировать; недовольный статьей, я
бросил ее в огонь.
И все же в этом черновом наброске были справедливые
слова. Бауэр совершенно прав, говоря, что французский театр
почерпнул вдохновение из греческой трагедии, латинской коме
дии, испанских пьес, но он пишет, что нашему театру принесли
бы пользу заимствования на Севере; я отвечал ему, что влия
ния греческие, итальянские, испанские были влиянием умов
одной семьи, идентичных мозговых извилин, латинских, а не
гиперборейских голов.
И хотя я не мог в тридцати строках предисловия вдаваться
в подробности, указывать на отличие театра Толстого от театра
Ибсена, я все же отстаивал мысль, что в русских головах и в
произведениях русской литературы есть легкий туман — сла
вянский туман, правда не такой густой, как туман скандинав
ский.
По этому поводу я привел эпизод из моего «Дневника»: *
однажды во время обеда разговор между Золя, Доде и Тургене
вым коснулся смерти; оба француза говорили о том, с какой
стойкостью и цепкостью овладевает ими эта мысль; Тургенев
же сказал: «Для меня это самая привычная мысль. Но когда
она приходит ко мне, я отстраняю ее легким движением руки».
И он добавил: «Для
Его достоинство в том, что он укрывает нас от логики наших
идей, от необходимости делать выводы».
Что же касается нынешнего ползанья на брюхе перед загра
ничной литературой как со стороны публики, так и со стороны
прессы, то я спрашивал у Бауэра: когда во «Власти тьмы» —
пьесе, которую я, впрочем, нахожу весьма замечательной, —
Никита, сидя на полу, хрустит костями ребенка, когда слышен
плач раздавленного младенца, — я спрашивал, пошел бы Тол
стой в своей пьесе дальше, будь он французом? И еще я спра
шивал: были бы сыграны все три акта пьесы «Фрекен Юлия» *
553
с ее грубой смелостью, если бы господин Стриндберг был фран
цузом?
И так как Бауэр вслед за мелкими журналами повторяет,
будто натуралистический театр загублен показом исключитель
ных характеров, я смиренно обращал его внимание на то, что в
литературе все образы, считающиеся шедеврами: Дон-Кихот,
Вертер, Племянник Рамо, Вальмон, маркиза де Мертей и Се
силь де Воланж из «Опасных связей» — являются характерами
исключительными, что, созданные гениальными авторами, они
через полвека находят своих комментаторов, которые делают
из характеров исключительных характеры обобщенные; нако
нец, я спрашивал Бауэра, думает ли он, что женщины Ибсена
в настоящее время рассматриваются в Норвегии как обобщен
ные типы норвежек?
А затем ему следовало бы признаться, — ему, единственному
защитнику попыток произвести революцию в театре, — что все,
что дозволено иностранцам, не дозволено нам, что критика за
прещает нам создавать театр возвышенный, литературный, фи
лософский, оригинальный, который превосходит интеллект и
вкусы какого-нибудь Сарсе, превосходит театр, замкнувшийся в
перипетиях жизни современной буржуазной семьи, — кончен
ного, избитого, исчерпанного сюжета.
Среда, 1 февраля.
Характерно безразличие страны перед доказательством того,
что все ее правители — или воры, или соучастники воровства.
Нет, во Франции больше не существует возмущения!
Четверг, 16 февраля.
Беседуя о пуантилизме Писсарро и других художников,
Каррьер сказал мне: «Это живопись для стрельбы... Живопись,
которую нужно смотреть с расстояния пятидесяти ша