Дневник. Том 2

де Гонкур Эдмон

Из китайских и японских вещей на стенах есть еще два Ко

романдельских панно, богатых панно для ширм с разноцвет

ными резными камнями, — украшающие панно цветы и рыбы

так прекрасно выделяются на фоне блестящего черного лака.

Барельеф, изображающий жезл полководца, сделанный из не

фрита и опирающийся на подставку из самшитового дерева с

восхитительной резьбой. Фарфоровая пластинка, вероятно слу

жившая для отделки кровати какого-нибудь высокопоставлен

ного

лица, — фарфор из зеленых сортов, на котором цвета рос

писи достигают глубины тонов у перегородчатых эмалей. Боль

шая деревянная чаша, предназначенная для сухого печенья, на

которой месяц, сделанный из серебряной пластинки, блестит

среди игл, покрывающих ветку черной сосны.

На камине, между двумя подсвечниками из саксонской

эмали, — маленькие часы XVIII века, а над ними — зеркало в

раме из золоченого дерева с богатейшей резьбой, которую увен-

594

чивает пылающее сердце, пронзенное двумя стрелами, обвитыми

гирляндой из цветочков.

В глубине, напротив проема, ведущего в другую комнату,—

нечто вроде часовни в память нашего друга Гаварни; здесь со

браны его самые лучшие рисунки. Тут его «Вирелок», нарисо

ванный закрепленным углем, раскрашенный обильно разведен

ной акварелью и сильно подчеркнутый гуашью, — эта манера

придает акварели плотность масляной живописи.

Под стать этому превосходному рисунку — «My Husband» 1 — композиция, изображающая двух людей в маскарад

ных костюмах грузчиков, выполненная тем же способом и, во

всяком случае, с не меньшей выразительностью.

Рядом с этими акварелями, резко усиленными гуашью, — ак

варель величайшей прозрачности, на которой старая приврат

ница говорит другой: «Сколько в Париже людей, которые, не

дожидаясь, пока окончательно определят округа, бегут в Трина

дцатый округ! * — Просто ужас!»

Затем театральный костюм для мадемуазель Жюльенны, —

костюм крестьянки, акварельный эскиз, с указанием на полях:

Соломенная шляпа, на шляпе — лента, батистовый чепец, бати

стовые рукава.

А вот рисунок свинцовым карандашом, подкрашенный санги

ной, этюд, изображающий ярко-рыжего человека, который опи

рается на спинку дивана, — на законченной литографии там ле

жит женщина; литография называется

«Перелетная птица»,

Дюмени взял за образец этот тип, когда гримировался для роли

Жюпийона в «Жермини Ласерте».

Еще два рисунка висят рядом: один из них «Женщина в ма

скарадном костюме работницы», рисунок, гравюра с которого

была напечатана в «Моде»; в точности и законченности его вы

полнения чувствуется еще какая-то механическая манера. Дру

гой рисунок, акварель, сделанная в последний год жизни худож

ника, изображает одну из тех женщин-гермафродитов, у которых

криво посаженная голова уходит в плечи, словно у старой чере

пахи, — акварель смелая, свободная, выполненная в манере са

мых крупных мастеров.

«Женщина в костюме работницы» взята из альбома рисун

ков Гаварни, сделанных для журнала «Мода» (семьдесят пять

рисунков) и подаренных Жирарденом принцессе Матильде; од

нажды, когда принцесса оказала мне честь, приехав ко мне по

завтракать, она подарила мне этот альбом и сделала это очень

1 «Мой муж» ( англ. ).

38*

595

мило, — я уже рассказывал об этом в своем дневнике. Как-то еще

давно, зная, как я восхищаюсь Гаварни, принцесса сказала мне:

«Знаете, Гонкур, рисунки для «Моды» я в своем завещании

оставляю вам». И что же! в то утро она приехала ко мне завтра

кать, держа в руках альбом, и протянула его мне со словами:

«Решительно, я слишком хорошо себя чувствую, вам пришлось

бы слишком долго ждать!»

В этой комнате, так же как и в другой, в обеих оконных ни

шах устроены маленькие выставки, все залитые светом.

Одна из них состоит из акварелей моего брата, написанных

в 1849, 1850, 1851 годах, в годы нашего бродяжничества.

Вот акварель, сделанная в Маконе, — любопытный домик с

деревянной резьбой, вот вид на ворота Баб-Азум в Алжире,

с лазоревым небом; вот утро на берегу моря в Сент-Адрессе;

вот вид Брюгге, очень похожий на акварель Бонингтона; вот,

наконец, вид грязной и гнилой улицы Вией-Лантерн, который

брат набросал назавтра после того, как на третьей перекладине

этой ограды, идущей вдоль какой-то сточной канавы, повесился

Жерар де Нерваль *.

В нише второго окна — панно с тремя японскими эстам

пами.

Первый, работы Утамаро, изображает Яма Уб а, эту своего

рода первобытную Женевьеву Брабантскую *, кормящую грудью

в лесу своего младенца, лицо которого по цвету похоже на крас

ное дерево, — в один прекрасный день он станет грозным воином