Дневник. Том 2
Шрифт:
тер-офицеров».
Эрвье — акварель, работы Жака Бланша (1890), на экземп
ляре книги «О самих себе»; портрет, передающий мягкое и ме
ланхолическое выражение его глаз.
Эрман — карандашный набросок, слегка подкрашенный аква
релью, работы Форена, на экземпляре «Кавалера Мизере»; за
бавный набросок, на котором молодой писатель со своими торча
щими усами и взлохмаченными волосами похож на рассержен
ного котенка.
Ажальбер — масло,
книги «В любви».
Франц Журден — портрет, написанный расплывающейся ки
тайской тушью, работы Бенара (1890), на экземпляре «На бе-
598
регу»,— набросок, смелость которого свидетельствует о руке
большого мастера.
Род — масло, работы Рейнера, швейцарского художника
(1892), на экземпляре «Бега к смерти».
Жан Лоррен — масло, работы Ла Гандар а (1894), на экземп
ляре «Тех, кто пьют души».
Тудуз — масло, работы его брата Эдуарда Тудуза (1890), на
экземпляре «Погибшего в море».
Бюрти — масло, работы Шере, на экземпляре «Без буду
щего»; портрет весьма блестящего колорита.
Клодиюс Поплен — акварель работы его сына (1889), на эк
земпляре «Книги сонетов»; акварель, выполненная с большим
мастерством.
Бракмон — автопортрет, написанный акварелью (1890), на
экземпляре книги «О рисунке и цвете»; портрет, на котором этот
обитатель Севра изобразил себя немного похожим на крестья
нина.
Монтескью-Фезансак — масло, работы Ла Гандара (1893),
на экземпляре прекрасной книги «Летучие мыши»; портрет,
передающий силуэт и посадку головы этого поэта.
Госпожа Доде — масло, работы Тиссо (1890), на экземпляре
книги «Дети и матери»; портрет, исполненный в мягкой, неж
ной манере.
Принцесса Матильда — акварель работы Дусе (1890), на эк
земпляре редкой брошюры «История одной собаки»; эта прелест
ная акварель верно передает добрую улыбку полных губ прин
цессы.
Эдмон де Гонкур — масло, работы Каррьера (1892), на эк
земпляре «Жермини Ласерте» (издание in-quarto, выпущенное
в трех экземплярах на средства библиофила Галлимара) ; восхи
тительный портрет, на котором Каррьер чудесно передал лихора
дочную живость глаз писателя; на заднем плане виден бронзо
вый медальон с портретом Жюля.
Среда, 19 декабря.
<...> Сегодня вечером у принцессы застаю Анатоля Франса.
Он очень словоохотлив и разглагольствует с видом академика, —
хотя таковым еще не стал, — любимого в обществе, однако с яв
ным удовольствием
азные суждения немного под Ренана, что придает его разговору
известную остроту.
Он уже не выглядит тем простачком, каким казался в ранней
юности: у него мужественная голова с коротко остриженными
599
седыми волосами и твердыми чертами лица, утратившего свое
прежнее легкомысленно-простодушное выражение. Кстати ска
зать, он очень любезен со мной, многое для меня делает и отзы
вается с похвалой о моем описании Флоренции, в «Италии вче
рашнего дня».
Среди беседы он очень остроумно, вдаваясь в забавные под
робности, принялся рассказывать, что наши политические дея
тели выискивают в армии самого что ни на есть тупицу, чтобы
назначить именно его на пост военного министра, ибо они пред
видят, что в один прекрасный день у военного министра обяза
тельно возникнет искушение перетрясти штафирок — своих быв
ших однокашников, — искушение, которому рано или поздно
поддавались все военные министры, хотя и делали это куда бо
лее осторожно, чем генерал Буланже, ибо не обладали ни его
внушительной внешностью, ни его популярностью, ни его воро
ным конем.
Суббота, 29 декабря.
Вместе с Октавом Мирбо и его женой обедаю у Энника.
Супруги только что вернулись от Робена, с карманами, пол
ными порошков и бутылочек, и пускаются превозносить целеб
ные свойства новейших лекарств от желудочных заболеваний, —
несчастная чета, жизнь которой всецело зависит от фармацевтов.
Что за изумительная, что за невероятная память у этого
Мирбо: ни минуты не задумываясь, он вспоминает, перечисляет
названия всех цветов, какие только существуют на свете, опи
сывает их вид, и при этом в его голосе звучат умильные нотки,
а движения рук становятся ласкающими, — так в кажется, будто
он бережно, боясь смять их, трогает цветы.
— А знаете ли вы, — переходя на другую тему, говорит он, —
что Роден начал как-то лепить мой бюст, но работа не клеилась,
и он решил взяться за него в другой раз... Но вдруг, в один пре
красный день, он берет железную проволоку, разрезает бюст по
полам, словно какой-нибудь брусок масла, делает из него
маску — вешает ее на стену... Но, как бы там ни было, слепок
этот, по мнению Жуо, — самое прекрасное из всего созданного