Дневник. Том 2
Шрифт:
безделушками. Вокруг зала — балкон, образующий второй этаж,
в три ряда завешанный рисунками, а над ним еще один бал
кон — третий этаж, весь, до самого свода, обитый светлыми
тканями XVIII века. Там я хотел бы работать, есть и спать.
В нижнем этаже, где было бы тепло, я устроил бы зимний сад,
засаженный самыми прелестными вечнозелеными кустами, а
среди них, в зелени их листвы, прятались бы «Четыре части
света» Карпо из красивого белого камня.
Пятница, 2
Вчера Франц Журден, говоря о своем сыне, рассказал мне,
что теперь в мастерских скульпторов совершенно изменились
позы натурщиков: это уже не уравновешенная поза Солдата-
584
земледельца или М ария на развалинах Минтурна *, а мятущи
еся, судорожные позы скульптур Микеланджело и Родена.
В драматургии, если не изображать одну только правду, если
работать, уклоняясь от истины, надо иметь огромный талант,
даже быть гением; так, например, «Жисмонду» * мог бы создать
человек вроде Гюго, а не какой-то Сарду, под пером которого
историческая пьеса становится просто смешной.
Четверг, 8 ноября.
Обед у Доде с четой художников Бенар. Разговор идет о
стиле Метерлинка, и я замечаю: «Метерлинк производит на
меня такое впечатление, как будто он пишет на промокательной
бумаге!» <...>
Воскресенье, 11 ноября.
Открытие Чердака. Лоррен, Примоли, Жеффруа, Каррьер,
Ажальбер, Тудуз, де Ла Гандара, Монтескью, Роденбах, Доде
с женой и другие.
Лоррен все еще болен, в четверг его будут смотреть Робен и
Поцци, оба вместе; он говорит, что, когда нездоров, вспоминает
детство, и, как писателю, ему хочется рассказывать только об
этом времени.
Приходит Примоли и делает моментальный набросок с Лор-
рена и меня.
Потом он говорит о Дузе, с которой только что провел не
делю в Венеции, о той самой Дузе, итальянской актрисе, кото
рая, как мне сказали, могла бы сыграть Фостен в Лондоне или
в Германии. Он считает, что этой женщине как актрисе многого
не хватает, но тем не менее она очень большая артистка. Он
рассказывает, что в театре она держится весьма независимо, ста
рается играть хорошо только в тех сценах, которые как-то от
вечают ее таланту, а если сцена ей не нравится, она ест вино
град или развлекается еще чем-нибудь. В одной пьесе она
играла мать и должна была сказать дочери, которая плохо ведет
себя, что у нее нет больше дочери; и Примоли вдруг увидал,
как
слала в сторону воздушный поцелуй, — поцелуй, предназначен
ный для ее настоящей дочери, которую она обожает.
Монтескью отводит меня в уголок и заводит речь о моем
письме к графине Греффюль по поводу книжек ее лирической
прозы, которые произвели сенсацию; он говорит, что письмо ей
очень понравилось. Но когда я начинаю допытываться у него,
585
не обиделась ли она в глубине души на мое письмо, где я сове
товал ей не предавать эти книжки широкой гласности, Мон
тескью увиливает и отвечает неопределенно.
Нион, жена которого только что перенесла очень тяжелую
операцию, рассказывает нам, что юный Симон не хочет больше
помещать в «Эко де Пари» серьезных литературных произведе
ний, что ему нужны только короткие историйки, где были бы
начало, середина и конец.
Появляется Роденбах, статья которого в сегодняшнем утрен
нем выпуске «Фигаро» * наделала шума. В ней он очень удачно
разносит Золя: он заявляет, что книга о Риме уже написана —
и называет «Госпожу Жервезе», — и что натуралистический
роман «Западня» навеян «Жермини Ласерте».
Декав не пришел. У него острый приступ ревматизма, а у
его жены бронхит. Нет и обоих Рони, несмотря на очень лест
ное письмо, которое я написал им по поводу «Неукрощенной» ; *
но они теперь пренебрегают мною и Доде.
Доде читает нам из своего «Бонне» *.
Я вижу, что ошибался. Мне казалось, что его увлечение этой
книгой объясняется отчасти его провансализмом. Оказывается,
нет, этот Бонне — великий лирик в прозе, и мы впервые видим,
чтобы голова у крестьянина была полна поэзии, правда, этот
крестьянин уроженец таких мест Франции, где солнце заливает
своим светом все головы.
Четверг, 29 ноября.
< . . . > Выставка рисунков Мане: серия эскизиков, лишенных
силы и выдумки. Одно только можно сказать, люди, благогове
ющие перед этим талантом, — поистине какие-то незрячие! < . . . > Среда, 5 декабря.
Сегодня наконец получаю из Лондона два больших тома под
заглавием: «Edmond and Jules de Goncourt» 1, и должен при
знаться, я польщен тем, что в Англии воздали должное нашему