Дневник. Том 2
Шрифт:
ковочных ящиков. <...>
У Флобера Тургенев переводит нам «Прометея», переска
зывает «Сатира» — два произведения Гете, плод самого высо
кого вдохновения. В этом переводе, где Тургенев старается пе
редать выраженный словами трепет молодой жизни, меня изум
ляет непринужденность и вместе с тем смелость оборотов речи.
Действительно великие, своеобразные произведения, на каком
бы языке они ни создавались, никогда не пишутся академиче
ским
Среда, 31 марта.
За последние дни я часто бывал в лавке на улице Риволи,
где, обвешанная драгоценностями, как японский божок, воссе
дает жирная госпожа Дезуа! * Эта женщина для нашего вре
мени представляется чуть ли не исторической личностью: ее
магазин был тем местом, той школой, если можно так выра
зиться, где возникло великое увлечение всем японским, которое,
все больше распространяясь, в настоящее время переходит с
живописи на моды. Сначала оно захватило нескольких оригина
лов, как мой брат и я, затем Бодлера, затем Вийо, затем Бюр-
ти, — одинаково влюбленных как в продавщицу, так и в ее без
делушки; вслед за нами — стая художников-фантастов; нако-
202
нец — люди света, мужчины и женщины, считающие себя арти
стическими натурами.
В этой лавке редкостей, так красиво выделанных и словно
ласкаемых солнцем, незаметно проходят часы, пока вы разгля
дываете, поворачиваете, ощупываете все эти вещички, которые
так приятно взять в руки; а тем временем рядом болтает, сме
ется, заливается порой неудержимым хохотом забавное и не
пристойное создание, непрестанно вертящееся вокруг вас, при
жимающееся к вашей груди и в разговоре толкающее вас своим
животом, круглым, как у китайского болванчика.
Эта беленькая славная бабенка, и к тому же очень обороти
стая торговка, своей просвечивающей кожей взбудоражила
Японию; а больные лихорадкой, которых она там оделяла хи
ной, совершенно искренне принимали ее за деву Марию, по
сетившую Дальний Восток.
Воскресенье, 18 апреля.
Уходя от Флобера, мы с Золя говорили о настроении на
шего друга, которое, но его признанию, таково, что под влия
нием навязчивых мрачных мыслей, он нередко разражается
слезами. И, обсуждая причины литературного свойства, кото
рые способны порождать такое настроение и которые губят нас
одного за другим, мы удивлялись отсутствию
ловы этого знаменитого человека. Он знаменит, он талантлив,
он милейший человек, на редкость радушный. Почему же,
кроме Тургенева, Доде, Золя и меня, никто не бывает на его
воскресных приемах, открытых для всех? Почему?
Воскресенье, 25 апреля.
У Флобера.
Все признаются друг другу в том, что из-за плохого состоя
ния нервов у них бывают галлюцинации. Тургенев рассказы
вает, что третьего дня, спускаясь по звонку к обеду и проходя
перед дверью умывальной комнаты Виардо, он увидел, как тот,
в охотничьей куртке, повернувшись к нему спиной, мыл руки;
а затем, войдя в столовую, он был крайне удивлен, увидев
Виардо сидящим на своем обычном месте.
Он рассказывает затем о другой галлюцинации. Возвра-
тясь в Россию после долгого отсутствия, он поехал навестить
своего приятеля, который, когда он его покинул, был совер
шенно черноволосым. Входя, он увидел, будто седой парик па
дает ему на голову, а когда друг обернулся, чтобы посмотреть,
203
кто вошел, — Тургенев с удивлением обнаружил, что тот совсем
сед. Золя жалуется, что видит, как то справа, то слева от него
пробегают мыши и взлетают птицы.
Флобер говорит, что, когда он долго сидит за столом, скло
нив голову, погруженный в размышления и полностью захва
ченный работой, а потом выпрямляется, он испытывает страх
от ощущения, будто кто-то стоит у него за спиной.
Воскресенье, 9 мая.
Очень своеобразен тот уголок Парижа, где живет Барбе
д'Оревильи, и улица странная, и квартал весьма оригиналь
ный.
Улица Русле, затерянная среди глухих закоулков за ули
цей Севр, напоминает окраину небольшого городка, соседство
военного училища придает ей какой-то солдатский характер.
На привратниках, подметающих подъезды, — фески тюркосов.
В лавках, где торгуют картинками, выставлены листки с изо
бражением всех армейских форм, продающиеся по одному су
за штуку. Примитивная лавчонка цирюльника, занятие кото
рого обозначено чернилами на штукатурке стены, взывает к
подбородкам господ военных. Здесь вход в дома такой же, как
в деревенских домах, а поверх высоких стен свешивается гу
стая тенистая листва соседнего монастырского сада.
В жилище, похожем на коровник — точно такой, в каком