Дневник
Шрифт:
А город по-прежнему: осада, вымирание, трупы, страшные лица, груды голубых от солнца снегов, чудесное небо – и горы, лавины, альпы нечистот.
В женский день 8 марта я уже работала у себя на дворе – скалывала, резала ком лопатой и сгребала снег, смешанный с помоями и экскрементами.
В 1919 году я работала на трудовой повинности элегантнее, просто чистила скребком тротуары и большой деревянной лопатой подкидывала в кучи нежный, бисерный и чистый снег. В 1919 году мне еще не было 17 лет, передо мною была вся жизнь, я ничего не понимала в политике, я думала об университете, о магистерской диссертации, о Сорбонне, о мировой тоске, о своей красоте, о своем литературном таланте, о славе, о славе!.. А теперь мне скоро исполнится 40 лет – и жизнь моя позади. Передо мною последние ступени жизни: может быть, достигну их, а может быть, и нет. Я двигаюсь, работаю, даже думаю о чем-то – но не о Сорбонне, не о диссертациях, не о славе. Я же умная – я знаю, что все уже позади, что жизнь прошла и что (самое главное) жизнь не удалась. Ну что
Если выживу, если уцелею (а с каждым днем шансов на это все меньше), то все, что еще может дать мне жизнь, будет только крохами того, что она мне могла дать и чего я от нее ожидала – когда-то (хотя бы в 1919 году на Солдатском переулке, со скребком в руках на нечищеном тротуаре!).
Как скучно думать, что большинство людей в 40 лет рассуждают и покачивают головой, как делаю сейчас я. Да… Скучно. Скучно.
Морозы: сегодня утром -25°, сейчас -18°. Вчера и утром и днем -21° (при остром ветре, при голубом небе: идя на Литейный, сильно страдала от холода и боли в ногах – но: получила по блату баночку клюквенного экстракта… чем не витамин С, чем не спасение от цинги!!).
А дома у нас цинга – самая сильная у брата, менее сильная у мамы и слабая у меня. У брата, кроме того, обострение легочного процесса (это к весне как приятный подарок Отца Небесного!), у мамы, кроме того, миокардит, стоматит и геморрой. Определил милый врач поликлиники, суровый и безразличный госврач, Людмила Павловна Наумова, удивившаяся даже чуть истерической эйфории, царствующей в нашем доме. Le peuple rit, le peuple rit… вот этого она, по-видимому, не понимает. Впрочем, это тонкость – понимают ее немногие.
Нужно: витамины, усиленное питание, тепло, покой. А откуда, к черту, я все это возьму? В комнате у нас +9, +11°, а мама и Эдик либо лежат под одеялами и мерзнут, либо сидят в шубах, платках и шапках и тоже мерзнут – от истощения, от слабости, от того, что жизнь, по-видимому, уходит от них, а у меня нет, нет возможности преградить ей пути и заставить вернуться. Какой покой я им дам, когда летают самолеты, слышны выстрелы артиллерии и нужно ходить во двор убирать нечистоты. Брат еле на ногах держится, но ходит, но убирает – потому что боится попасть под суд за уклонение от трудовой повинности, а бюллетени врачи выдают теперь только работающим – только. Безработные, видно, могут поступать так, как им угодно (а безработных сейчас огромное множество – учреждения эвакуировались, сил нет для службы, механически выбыли из служебных списков… причин много).
Витамины, покой, питание, тепло!
Стервенея от злобы, продолжая стервенеть, все яснее и яснее чувствую нависшую обреченность.
А по радио сообщают, что в Москву приехали представители France Libre [600] .
Какого мне черта до этих представителей, когда у меня погибают от истощения мои близкие, и я – имея брильянты, золото и шикарные платья – не могу иметь для них ни апельсинов, ни луку, ни масла.
Неужели мне не дано удержать в жизни единственных людей, которые мне близки по-настоящему и без которых настоящего, подлинного в моей жизни не будет совсем и никогда.
600
«Свободная Франция» (фр.) – возникшее по призыву генерала Ш. де Голля движение, ставившее целью борьбу за освобождение Франции. В июле 1942 г. в связи с активизацией антигитлеровской борьбы приняло название «Сражающаяся Франция». Руководящий центр движения находился в Лондоне.
Много смертей. Много отъездов.
Эвакуируется и плюшевый проф. Драницын. Ему ехать не хочется. Мы с ним собирались сидеть над архивами по польским восстаниям. Мы с ним собирались читать, читать стихи и писать сценарий. Ничего этого не будет.
– Мы вернемся скоро, – говорит Драницын, – секретарь райкома обещал мне содействие для скорейшего возвращения: через год, через полтора…
Это значит скоро. Для исторического хода это сотые доли секунды, конечно.
– Грузинка! – говорит Драницын. – Варшавянка!
Я нравлюсь платонически этому милому старцу, который находит, что я держусь молодцом и прекрасно выгляжу. Это я знаю, что пока еще я держусь лучше многих и многих. Недаром старая француженка, знакомая с моей прежней бесхозяйственностью, непрактичностью, витанием в сферах, поражается:
– Je vous admire! [601] Je vous admire! – лепечет она.
Она права: когда я не думаю до конца и смотрю на себя со стороны, я сама себя адмирирую [602] . Подумав же до конца, мне делается тошно: а ведь когда-то я думала о славе, о славе!..
601
Я восхищаюсь вами (фр.).
602
От «admirer» – «восхищаться» (фр.).
Много смертей.
В феврале умер Эрмит – профессор университета Боричевский, светлая голова, интересный ум, анархист, чудак, прекрасный оратор, своеобразный знаток литературы, своеобразный философ.
Когда
603
Барбизонская школа французских художников-пейзажистов 1830-х гг. получила название по деревне Барбизон в лесу Фонтенбло, где длительное время жили Руссо, Милле и некоторые другие представители школы.
Боричевский, вероятно, предчувствовал свою гибель, потому что в самом начале войны все свои рукописи и дневники сдал в Публичную библиотеку [604] . Через сто лет какой-нибудь ученый наткнется на эти листы – и (я уверена) не увидит ничего. Боричевского мало читать и изучать им написанное. О нем нужно знать и со стороны.
Умерла балерина Мариинского театра Жозефина Шиманская, которая фигурирует еще в «Столице и усадьбе» [605] , которая с трудом отвертелась от эвакуации с театром в августе месяце, потому что была уверена: скоро в Ленинград придут немцы, в городе будет прекрасно, и она сможет наконец уехать за границу к своему мужу (вероятно, эмиграция). И там будут борзые и автомобили, голубые тихие вечера, туалеты и воспоминания о тяжелых снах советской жизни.
604
Из письма И. А. Боричевского в Государственную публичную библиотеку от 21 августа 1941 г.: «Автор дневника не принадлежит к числу “знаменитостей”. Его известность не выходит за рамку небольшого круга философов, филологов и литературоведов. <…> Тем не менее, он почитает себя вправе предложить свой многолетний дневник. <…> Ему хорошо известно: дневники “незнаменитостей” часто оказываются любопытны для потомков. Здесь иногда можно найти данные, которые трудно, даже невозможно почерпнуть из других источников» (ОР РНБ. Ф. 93. Ед. хр. 13. Л. 1–2).
В Отделе рукописей РНБ хранятся дневники Боричевского, которые он вел с мая 1916-го по май 1941 г. На страницах дневников отражено общение с философами, литераторами, искусствоведами, художниками, историками, психологами, биологами (В. Асмус, А. Ахматова, Е. Замятин, О. Форш, Н. Пунин, сестры Данько, К. Малевич, В. Струве, С. Лурье, В. Бехтерев, Л. Васильев и др.). Боричевский умер в декабре 1941 г.; захоронен на Серафимовском кладбище.
605
Ж.А. Шиманская умерла в феврале 1942 г. В журнале «Столица и усадьба» нет материалов, непосредственно посвященных ей. Островская могла видеть ее на групповых фотографиях: «Традиционный балетный ужин (после бенефиса кордебалета)» (1914. № 5. С. 15) и «Сцены из балета “Эрос”» (1916. № 56. С. 22).
Умерла она от голодного поноса.
Умер также и брат д-ра Р[ейтца], Владимир Владимирович Рейтц, хранитель библиотеки в Зубовском институте и владелец чудеснейшего собрания книг.
Гнедич и ее мать еще живы, но лежат уже не первый месяц. Гнедич ухитряется писать стихи, статьи, научные исследования и заканчивает главы своей кандидатской диссертации.
Март, 18, среда – 13 ч.
Морозы все время. Нынче утром -22°, сейчас -16°. Над городом шквал принудительной эвакуации: люди получают повестку, бегут по повестке в райсовет и там узнают, что послезавтра им предстоит отбыть – в Омскую, в Иркутскую и в другие сибирские области. По каким признакам происходит эвакуационный отбор, сказать трудно: признаки, конечно, не зоологические, а социологические. Эвакуация похожа на срочную высылку – как было в марте 1935 года! Раз, раз, ваш паспорт, вы больще не житель Ленинграда, выбирайте город – или вот вам город, уже выбранный для вас! И теперь, ошалевшие от голода, холода и неожиданности, люди с какими-то неясными намеками во внешности и речи на сидевакантизм [606] мечутся по учреждениям (оформляясь) и по рынкам (распродаваясь!). Вещи идут по смехотворно низким ценам.
606
Седевакантизм – движение в католической церкви (название происходит от латинских слов «sedes» («престол») и «vacans» («пустующий»); термин «Sede Vacante» («при незанятом престоле») используется для обозначения периода вакансии папского престола. Среди седевакантистов популярны различные теории заговора, термин используется в переносном смысле для обозначения склонности подозревать заговор.