Дни и ночи Невервинтера. Книга 2
Шрифт:
Ральф кивнул на насупившуюся Нишку.
— Я, между прочим, не преследую никого из вас, когда-то обокравших меня. Вы прошли подземелье и этим заслужили мое снисхождение. Все, что вы там взяли — ваше. И можете быть уверены, если вам захочется еще попутешествовать в наших краях, в моей крепости вы найдете приют так же, как нашли его в этот раз. А все, чего хочу я — это права оставить себе вещь, которую взял в нелегком бою. Я собиратель артефактов — такова моя репутация. Своими трофеями я дорожу и предпочитаю с ними не расставаться.
Друзья мрачно переглянулись.
— Ты плохо представляешь себе, что именно попало к тебе в руки, — попыталась убедить его Эйлин. — Это несчастливая
Ральф Троллеподобный задумался, скрестив руки.
— Что ж, если ставка действительно так высока, из этого можно сделать маленькое приключение. — Он вскинул голову. — Я предлагаю выход, который сделает честь и вам, и мне. Я предлагаю смертный поединок с сильнейшим из твоих воинов. Все просто. Ты хочешь вернуть меч, и ты получишь его, если твой воин убьет меня, — и убийство невиновного не отяготит твою совесть. Я не хочу его отдавать, и не отдам, если твой воин падет от моей руки, — и отмоюсь от вашего обвинения в мародерстве. Но никакой чертовой магии, никаких бардовских и плутовских хитростей. Честный бой на равноценном оружии.
Ниваль сощурился. Что-то ему в этом предложении не нравилось. Не слишком ли благородно для него? Не таким он знал его по слухам, что по крупицам собирал в Башне Холода.
— Мы не собираемся торговаться с тобой. Мы пришли за мечом…
— Постой, — перебил его Касавир и обратился к варвару: — Нам надо обсудить это. И за пять минут к такому бою не подготовишься.
Троллеподобный был сама сговорчивость.
— Хорошо. Я догадываюсь, кто будет моим соперником, — он усмехнулся паладину в лицо. — И меня это устраивает. Посмотрим, так ли хороши псы Тира в бою, как говорят. Так ли они честны и благородны. Нам обоим надо отдохнуть, так что я никого не тороплю. Около Башни есть подходящее место для арены. Я буду ждать там. Я буду находиться в поле зрения ваших стрелков, так что, можете не волноваться — не сбегу и никаких хитростей устраивать не буду. Но и мне не хотелось бы получить стрелу в глаз.
Через два часа Ниваль с мрачным видом ходил по шатру около импровизированной арены. Все его попытки убедить Касавира, что он совершает глупость, были напрасны. Эйлин почти не вмешивалась в их разговор, лишь с тоской поглядывая то на одного, то на другого. В душе она поддерживала Ниваля. Драться с каким-то ренегатом за Серебряный Меч казалось ей просто насмешкой над здравым смыслом. Но железная решимость Касавира смущала ее. Возникала неприятная мысль, что она чего-то не понимает в происходящем так, как понимает это он.
— Какого черта! — В очередной раз накинулся Ниваль на Касавира. — Кто он такой, чтобы оказывать ему такую любезность! Грангоровский выкормыш, предавший своего покровителя.
— Кто бы он ни был, он имеет право на справедливое решение своей участи. Кроме того, если ты не понял, он сделал вызов лично мне. Он поставил под сомнение мою честь. И я хочу с ним сразиться. Я не собираюсь пользоваться численным превосходством. Я убью его в честном поединке один на один.
Ниваль фыркнул.
— Паладин услышал слово «честь» и готов сунуть голову в петлю и поставить под сомнение благополучный исход операции, чтобы доказать, что он не фуфло!
Касавир выглянул из шатра и посмотрел на Ральфа, опирающегося обеими руками на длинную рукоять двухлезвийного боевого топора, воткнутого в землю острым железным наконечником топорища. Предмет их спора лежал рядом, на плоском камне. Изуродованное лицо могучего воина не выражало никаких эмоций. Он был огромен и страшен. И он ждал. Паладин перевел взгляд на вставшего рядом Ниваля, чей полный ненависти взгляд был
— Ниваль, — произнес паладин, прищурившись, — если ты волнуешься за исход операции, то можешь спокойно скомандовать лучникам расстрелять его.
— Понятно. Но руки мне после этого не подаст и последняя собака, да? — Ниваль бессильно замычал и в сердцах стукнул кулаком по переборке шатра. — Я не верю ему, Касавир! Он заманивает тебя в ловушку. Он убил Грангора и забрал меч. Мы — помеха, которой он не ожидал. Он знает, что ты — единственный реальный соперник в поединке, и играет с тобой в красивые слова! Кто знает, что он задумал?
— В этом есть резон, — подала голос Эйлин.
Касавир думал, переводя тяжелый взгляд с брата на сестру. Где-то на периферии сознания мелькнула и тут же была с презрением отогнана мысль, что они как-то очень слаженно поддерживают друг друга.
— Надеюсь. Вы оба. Не принимаете меня за наивного? — Отчеканил он. — Я понимаю, что рискую. Я понимаю, чем рискую. Я знаю, что есть вероятность нечестной игры. Ты прав, лучшего соперника, чем я, здесь у него нет. Он хочет справедливости? Он получит ее. Даже вы в Невервинтере даете обвиняемому и обвинителю шанс на арене.
— Глупая традиция! — Огрызнулся Ниваль и снова зашагал взад вперед. — Справедливость! Справедливость, твою мать! Высшая ценность! Давайте тогда верить на слово каждому проходимцу, бьющему себя в грудь и заводящему разговор о чести и справедливости! Давайте разрушим стены городов, распустим стражу, а собственных агентов будем поголовно считать подлецами! — Он остановился и уставился на Касавира. — Справедливый Тир лишился глаз, оспаривая право верховного Ао выносить приговор без суда и следствия. Но это не спасло мир от Времени Бед. Он и сам не верил, что спасет.
— Верил или нет, он не мог поступить иначе, тогда он перестал бы быть Богом Справедливости, — уверенно и спокойно возразил паладин. — Время Бед прошло, и нет теперь бога, более сильного и уважаемого, чем Тир, несмотря на его увечье. Не иметь глаз — еще не значит быть слепым.
Эйлин посмотрела на Касавира, который, стоя вполоборота к ней, поправлял застежки наруча. Тщательно и неторопливо, как всегда перед серьезным боем. Сердце заныло. Неужели ничего нельзя сделать, неужели его не остановить?
— Касавир, — тихо сказала она, — мы в дикой земле. Если мы обойдемся с ним, как с простым убийцей и мародером, нас никто…
Она осеклась, когда паладин повернул голову и посмотрел на нее каким-то снисходительным, немного отеческим взглядом. В нем не было осуждения или презрения, но Эйлин почувствовала, сколь недостойно было бы думать, что он мог не принять вызов или позволить кому-то помешать себе. Она поняла. Какое значение имеет людской суд для него, черпающего силы в благословении самого беспристрастного из богов? Что, кроме собственных принципов и совести, может быть важно для него, живущего и сражающегося так, словно он стоит одной ногой в вечности? Она поняла, что удерживать его и, тем более, что-то решать за его спиной — значит, потерять его уважение. Он паладин Тира не по принадлежности к ордену, а по убеждению. Он готов по собственной воле вложить руку в пасть свирепого пса, взывающего к Справедливости. [3]
3
Параллель с мифом о скандинавском боге Тире, вложившем руку в пасть пса Фенрира в знак добрых намерений богов, желавших сковать Фенрира волшебной цепью. Боги обманули Фенрира, и рука была откушена.