Дни, месяцы, годы

Лянькэ Янь

Старик уронил коромысло и подошел к стеблю.

Кукуруза была жива, солнце не успело вытравить последнюю бледную зелень из сердцевины ее стебля. Старик развернул на ладони сухой лист и увидел на его изнанке целую россыпь зеленых шелковых крапин, они сияли в просветах между сухими пятнами, словно звезды на ночном небе. А изогнутая луком жилка медленно несла по листу последние остатки влаги.

Сянь-е со всех ног бросился к тропе.

С полпути вернулся к навесу за чашкой, поднялся на гребень, зачерпнул воды из ведра и поставил чашку перед Слепышом: кукуруза пока жива, как напьешься, принеси чашку к навесу. Подхватил ведра и вернулся на поле. Там он припал к ведру, набрал полный рот воды, притянул к себе стебель и обрызгал макушку мелкими каплями. В тот же миг по желтому, спекшемуся от солнца воздуху расстелилась зеленая влага. Капли бились о раскаленное железо солнечных лучей, бледно шипели и исчезали в огненных

пастях, не успев долететь до земли. Старик семь раз обрызгивал макушку стебля водой, пока на ней не осталось ни пылинки, словно обложной дождь пролился на гору Балибань и шел семь дней и семь ночей кряду. И когда зеленое пятнышко на макушке снова налилось соком, Сянь-е поставил ведро рядом со стеблем и стал поливать кукурузные листья. Он зачерпывал воду из ведра, лил ее на лист и подставлял чашку, чтобы собрать лишние капли. Потом снова наклонялся и зачерпывал воду. Капли падали в чашку, бренча по толстым струнам солнечных лучей. Добравшись до четвертого по счету листа, Сянь-е увидел, как на поле с чашкой в зубах спускается Слепыш. Пес оставил чашку под навесом и встал рядом с хозяином. Поди не напился, спросил его старик. В источнике воды еще много, пей сколько влезет. Пес покачал головой и тронул лапой лист кукурузы.

Листья все целые, сказал ему старик. Пей, не бойся.

Пес облегченно выдохнул и улегся на землю подле Сянь-е, тихий и умиротворенный.

Наклонившись зачерпнуть воды, Сянь-е заметил на земле позади Слепыша черный холмик, похожий на гнилой баклажан. Пригляделся и увидел на холмике красные пятна, точь-в-точь как ягоды жужубы. Старик подошел ближе, поддел холмик ногой, оказалось, это дохлая крыса. Осмотревшись, Сянь-е увидел возле кукурузы еще несколько тушек. Вышел за ограду и нашел еще семь или восемь дохлых крыс, разбросанных по участку, на всех тушках виднелись следы зубов и корки спекшейся крови, похожие на сушеные жужубы. Всех этих крыс прикончил Слепыш, тут и гадать не надо. Старик свистнул пса, спросил: твоя работа? Слепыш потянул хозяина за руку, подвел к кукурузе, и Сянь-е увидел в основании стебля следы крысиных зубов. А под ними – загустевшую на солнце желто-синюю смолистую каплю стебельного сока. Сянь-е сел подле кукурузы, оглядел ранку, дотронулся пальцем до смолистой капли и погладил пса по голове: Слепыш, что бы я без тебя делал! В следующей жизни пусть я буду собакой, а ты – моим хозяином. Или становись моим сыном, будешь как сыр в масле кататься. Глазницы Слепыша увлажнились, старик вытер ему слезы и поднес новую чашку воды. Пей, Слепыш, пей вдоволь. Мне скоро снова идти за водой, а ты останешься сторожить кукурузу.

Наконец кукуруза снова ожила. Сянь-е три дня поливал ей листья, вычерпал всю воду из ведра. А наутро четвертого дня увидел, как по макушке кукурузного стебля щедро разливается зелень. И листья у кукурузы ожили, зеленые крапины с нижней стороны просочились на верхнюю и расползались во все стороны, словно капли воды по бумаге, и под натиском зелени сухотка понемногу отступала. Спустя еще несколько дней даже с дальних гор можно было разглядеть, как одинокий зеленый стебель на поле старика гордо качается под солнечными лучами.

Но пришла новая напасть: у старика со Слепышом закончилась еда. Они и так сидели впроголодь, за день съедали всего полчашки пустой похлебки, а теперь и этого не осталось. В первый голодный день Сянь-е кое-как отшагал восемьдесят ли до источника и обратно, принес на коромысле два ведра, наполненные до половины. На второй день взял коромысло и едва поднялся на гребень, как в глазах потемнело, а голова до того закружилась, что и шагу было не сделать. Сянь-е понял, что не дойдет до источника, спустился на поле и вместо еды набил живот водой из котла. Третье утро старик встретил, привалившись к столбу навеса, он смотрел, как поднимается солнце, как его отточенные лучи с треском вонзаются в землю, как уходит за горы месяц. Сянь-е притянул к себе слепого пса, сказал ему: давай спать, Слепыш, сон утоляет голод. Но сам не мог заснуть, и когда лучи добрались до его лица, а от кожи запахло гарью, старик не выдержал и пошел облегчиться, ведь с утра он выпил уже полчашки воды, чтобы заглушить голод. Но стоило ему облегчиться, и голод усилился. Сянь-е пил, ходил по нужде, снова пил, и скоро воды в котле осталось на донышке.

Больше пить нельзя, сказал Сянь-е. Это для кукурузы.

Солнце поднималось все выше, лучи весили уже полных пять цяней.

Солнце, ети ж твое кладбище, выругался Сянь-е.

Скоро лучи весили пять с половиной цяней, их пухлые пальцы тыкались старику прямо в макушку.

Слепыш, спросил Сянь-е, долго мы так протянем?

Когда лучи набрали почти шесть цяней веса, Сянь-е потрогал живот Слепыша,

он оказался мягким, как ил.

У меня и то мяса больше, сказал Сянь-е. Виноват я перед тобой, Слепыш.

Потом потрогал кожу у себя на животе, словно провел рукой по листу бумаги.

Надо поспать, Слепыш, сказал старик. Как проснемся, будет нам еда.

Не говоря ни слова, пес улегся у ног хозяина. Его длинная тонкая шерсть щепилась, и каждый волосок напоминал ветвистый, увенчанный метелкой кустарник. Сянь-е старался уснуть, но стоило ему закрыть глаза, как из живота раздавался оглушительный грохот. Так прошел еще один день, наконец солнце покатилось к западной гряде, и Сянь-е в самом деле заснул, а когда снова открыл глаза, лицо его просияло улыбкой. Он встал, цепляясь за столб навеса, поглядел на заходящее солнце, прикинул, что сейчас его лучи весят самое большее четыре цяня, и крикнул: что, извести меня хочешь? Да ты хоть знаешь, с кем связалось? Сосунок, хочешь извести старика Сянь-е!

Сянь-е скудной струей помочился на заходящее солнце и сказал распластавшемуся на земле Слепышу: вставай! Я же говорил, как проснемся, будет нам еда. Я не соврал!

Пес с трудом поднялся с земли, примятая шерсть на боку свалялась в колтуны и пахла желтой гарью.

Угадай, что мы будем есть, спросил старик.

Пес растерянно смотрел на хозяина.

А я скажу, ликовал Сянь-е, мы будем есть мясо!

Пес вскинул морду, уставив на хозяина пустые глазницы.

Самое настоящее мясо, повторил Сянь-е.

Услышав эти слова, солнце злорадно усмехнулось и скрылось за горой. Жара отступила, на хребте повеяло прохладой, она вилась по горам, будто синяя шелковая нить. Сянь-е взял лопату, пошел на край поля и выкопал яму глубиной в один чи и пять цуней, круглую, словно лунка под саженец. Сбил лишнюю землю со стенок, и они стали неприступными, как отвесные скалы, затем развел огонь, вскипятил немного воды, наскреб со дна мешка щепоть кукурузного толокна, размешал толокно в кипятке, вылил кашицу в чашку и поставил ее на дно ямы. Смеркалось, в горах повисла такая тишина, что можно было расслышать торопливые шаги наступающей ночи. Влажная прохлада поднялась со дна оврага и туманом укутала Сянь-е и слепого пса. Они сидели у навеса поодаль от ямы и прислушивались к каждому шороху, а сменившая сумерки ночь укрывала их, будто слой чернозема.

Как думаешь, спросил Сянь-е, угодят крысы в нашу ловушку?

Пес лежал и слушал, прижав ухо к земле.

Лунный свет разлился по горам, и земля на хребте стала одного цвета с водой. В наступившей тишине Слепыш в самом деле услышал плеск крысиных лапок по лунному свету. Сянь-е бесшумно подполз к яме и увидел в ней трех крыс, отчаянно сражавшихся за приманку. Старик накрыл яму одеялом, и крысы притихли.

Той ночью Сянь-е и Слепыш поймали тринадцать крыс, в свете луны освежевали тушки, сварили их в котелке, и по окрестным горам поплыл запах мяса, приправленный вонью крысиных шкур. Перед самым рассветом Сянь-е уснул, а проснулся, когда солнце было на высоте трех жердей, выбросил шкурки в овраг, взял коромысло и пошел к источнику за сорок ли от своего склона.

Долгое время старик и пес проводили дни в тишине и праздности, не зная тревог и забот. Несколько десятков крысиных нор на хребте они превратили в ловушки, придав им форму кувшинов с узким горлышком и отвесными стенками: если крыса попадала в такую ловушку, наружу ей было не выбраться. Каждый вечер старик варил похлебку из собранных по полям кукурузных зерен, ждал, когда по склону разольется золотистый аромат, затем ставил чашку с похлебкой на дно ловушки и со спокойной душой ложился под навесом, дышал прохладой, дремал. На следующее утро из ямы доносился бледный горестный писк нескольких крыс. А бывало и такое, что Сянь-е приходилось свежевать сразу полтора десятка тушек. Еды хватало на день, а то и на два. Через день Сянь-е ходил с коромыслом к источнику, набирал полные ведра, и дни его текли спокойно, словно вода в широкой реке. И кукуруза целая и невредимая выглядывала из-за ограды, а спустя две недели после того, как на макушке появились метелки, кукурузный стебель вдруг надулся и на глазах у старика из него проклюнулся початок размером с большой палец. В свободные минуты Сянь-е подходил к початку и беседовал со Слепышом. Говорил ему: Слепыш, как думаешь, успеет он к завтрашнему утру вырасти размером со скалку? Пес видел, как радуется старик, и в ответ лизал ему ноги. Сянь-е трепал Слепыша по спине, говорил: от завязи початка до сбора урожая проходит месяц и десять дней, где же ему за ночь так вырасти. А иногда говорил: Слепыш, погляди, что за беда с нашим початком! Как был с палец толщиной, так дальше и не растет! Пес шел проверить, а старик смеялся: ты же слепой, где тебе увидеть! Початок давно уже толще моего пальца!